Мысли его кружились, как стервятники над добычей, возвращаясь к тому позорному дню в Мехико…
Глава 8
Марк Бакнер был единственным ребенком отца-американца и матери-мексиканки. Последние три месяца беременности его мать провела в Сан-Антонио, штат Техас – для того чтобы Марк наверняка родился американским гражданином.
Рой Бакнер несколько лет работал в Мехико управляющим автосборочного предприятия, принадлежавшего американцам. Это был крупный мужчина, неотесанный и хамоватый, обладавший напористостью торговца, силой грузчика и упрямством мула. Его жена Пилар, напротив, была невысокой, не отличалась крепким здоровьем и выглядела так, будто вот-вот начнет обмахиваться кружевным веером под присмотром дуэньи. Мать Марка происходила из старинного аристократического рода, была хорошо образованна, любила искусство, книги и музыку. Когда Марк подрос, он никак не мог понять, почему его родители поженились. Говорят, что противоположности сходятся, но вряд ли это утверждение было справедливо в данном случае.
Постепенно Марк все же сформулировал для себя какое-то объяснение – основанное частично на фактах, частично на собственных догадках. Родители его матери были людьми бедными, а если называть вещи своими именами – они были нищими, хотя гордость не позволяла им это признать. А Рой Бакнер в месяц проматывал столько, сколько им хватило бы на год. Фактически они продали ему свою дочь – единственное, что имело хоть какую-то рыночную стоимость. Взамен Рой Бакнер переписал на себя их долги, и время от времени подбрасывал денег.
Однако прошло довольно много времени, прежде чем Марк наконец догадался, почему же его отец женился на его матери. Во-первых, отец считал, что женитьба на аристократке прибавит ему веса в обществе; во-вторых, он надеялся, что женитьба позволит ему повысить свой социальный статус. Однако он просчитался. Не только мексиканское высшее общество не приняло Роя Бакнера, но даже столпы американской колонии по-прежнему относились к нему свысока.
Марк был уверен, что между его родителями не было любви. Хотя мать никогда не говорила ему об этом прямо, он чувствовал, что она презирает Роя Бакнера. Сам Марк его определенно презирал. Отец был грубым, вульгарным, ему не хватало элементарной культуры, над всякими «утонченностями» он откровенно насмехался. Отец не обращал на Марка внимания, за исключением тех кратких моментов, когда пытался сделать из своего сына настоящего мужчину. Марку понадобилось не так уж много времени, чтобы почувствовать, что отец относится к нему чуть ли не с отвращением.
Когда Марк подрос, он понял, что между его родителями нет и страсти, никаких сексуальных контактов. Хотя до мальчика доходили слухи, что его отец – закоренелый бабник.
В результате Марк вырос одиночкой. Он много читал, хорошо учился в частной школе для американских детей. Командным видам спорта он предпочитал легкую атлетику. Самых больших успехов он достиг в беге на сто ярдов. Поджарый, как гончая, Марк очень быстро бегал. И почти всегда побеждал. Конечно, в определенной степени он соревновался с другими, но в первую очередь – и это было главным достоинством легкой атлетики – он состязался с самим собой.
Впоследствии Марк пришел к выводу, что если бы он жил и тренировался в Штатах, то, вполне возможно, стал бы выдающимся бегуном. Однако в Мехико легкой атлетике не уделяли особого внимания, да и сам Марк не придавал спортивным достижениям особого значения.
Его мать умерла, когда Марку исполнилось четырнадцать. Он был буквально убит горем. Никогда еще Марк не был так одинок, исчезло единственное, что связывало с домом. Рой Бакнер, вместо того чтобы попытаться сблизиться с мальчиком, по-прежнему полностью его игнорировал. Вдобавок теперь он не только не скрывал своих любовных похождений, но даже приводил любовниц домой.
Позднее, после того как Марк прочитал всю доступную ему литературу по гомосексуализму, он пришел к выводу, что его случай был хрестоматийным: любящая, хрупкая мать, которую Марк обожал, и грубый, самодовольный отец, которого он презирал.
Однако на самом деле все было не так просто. Первые сексуальные контакты Марк имел с женщинами – с уличными девками, когда ему не было и пятнадцати, и нельзя сказать, чтобы новый опыт показался ему столь захватывающим. Тем не менее он уже не был девственником, и испытанные ощущения не оттолкнули его от секса.
Семья Бакнеров арендовала дом неподалеку от парка Чапультапек. Это было большое здание в испанском колониальном стиле, перед которым находился просторный двор, окруженный высокой глинобитной стеной. В комнатах всегда царил полумрак, узкие окна пропускали мало света, толстые стены даже в очень жаркие дни сохраняли внутри дома прохладу. Прислуга в Мехико была дешевой, и теперь, когда его жена умерла, Бакнер набрал полный штат – повара, экономку, служанку и садовника Пепе Морено. У Морено был сын Хуан, на год старше Марка, худощавый, светлокожий и медлительный, который время от времени появлялся вместе с отцом. Отцу он помогал мало, проводя большую часть времени в обществе Марка. Испанский для Марка был почти родным языком, и они с Хуаном подружились. У них оказалось много общего. У выходцев из низших слоев мексиканского общества было не так уж много возможностей свернуть с той наезженной колеи, в которую их поставили годы рабства, однако Хуан умел мечтать. Он хотел уехать куда-нибудь в другую страну, где перед ним открывалось бы больше возможностей. Хуан много расспрашивал Марка о жизни в Соединенных Штатах. И хотя Марк всю свою жизнь провел в Мехико, он знал, как трудно приходится в Штатах мексиканцам, и попытался деликатно сообщить об этом Хуану.
– Ты говоришь о «мокрых спинах», амиго. Но я вовсе не собираюсь вкалывать на уборке урожая. Многие люди из моей страны стали в твоей стране знаменитыми певцами и музыкантами. У меня есть музыкальные способности, вот только если бы я мог учиться!
Уже тогда Марку было известно: для того чтобы пробиться с самого дна общества – в Соединенных ли Штатах или где-либо еще, – недостаточно способностей и силы воли. Человек должен обладать колоссальными амбициями, сметающими все на своем пути. Этого у Хуана не было. И Марк подозревал, что мечты Хуана так и останутся мечтами.
Как и многие мальчики их возраста, они экспериментировали с сексом и несколько раз взаимной мастурбацией доводили друг друга до оргазма. Марк действовал неловко, испытывая при этом чувство вины, но руки Хуана всегда были такими же нежными и искусными, как руки женщины. Их эксперименты никогда не заходили дальше мастурбации, причем Хуан ни на что большее не намекал.
В один прекрасный день Хуан исчез. Всегда нелюдимый Пепе Морено, опустив глаза, промямлил что-то вроде того, что Хуан заболел и его пришлось отправить к родственникам в деревню.
Прошло шесть месяцев, и Хуан появился так же внезапно, как и исчез. Марк читал, сидя у окна в своей комнате. Услышав скрип открывающейся калитки, он лениво посмотрел в окно. Лужайку перед домом пересекал Пепе Морено, за ним тащился Хуан, опустив голову и засунув руки в карманы.
– Хуан! – окликнул его Марк, высунувшись в окно. – Хуан!
Хуан поднял голову и помахал Марку рукой.
Марк отложил книгу, вскочил с кресла и сбежал вниз. Хуан поджидал его у входной двери.
– Как ты себя чувствуешь, Хуан? – с беспокойством спросил Марк. – С тобой все в порядке?
– Конечно, амиго. – Хуан пожал плечами. – Со мной все… как это вы говорите? О’кей?
– Но твой отец сказал, что ты заболел и тебя отправили в деревню.
– Заболел? – Хуан с такой злобой посмотрел в сторону отца, копавшегося в цветнике перед домом, что Марк невольно сжался. – Для старика, – сказал он, сплюнув на траву, – если ты не такой, как все, – значит, ты болен.