Вот тут-то он и понял, что любит Пегги Чёрч, любит с того самого момента, когда впервые ее увидел.
Марк Бакнер влюблен?
Этот вывод был настолько неожиданным, что Марк позабыл обо всем и отчаянно пытался сообразить, к чему приведет подобный поворот событий. А точнее, чем это может обернуться для его будущего…
– Что? Прошу прощения, Пегги, я не расслышал.
Она удивленно глянула на него:
– Где это вы витаете?
– Еще раз прошу прощения.
– Я сказала, что засмеялась, вспомнив – в тот достопамятный вечер эта девица угощала меня китайскими блюдами. С тех пор я к ним не притрагивалась.
– Если хотите, мы можем пойти куда-нибудь в другое место.
– Нет-нет, это было бы глупо. – Пегги засмеялась. – Это все равно что кататься на роликах. Если ты упал, встань и попробуй снова.
Марк не совсем понял, в чем связь, но тут официант принес заказ, тем самым прервав их беседу.
За ужином они разговаривали в основном о Пегги – о ее отношении к революционному движению в Беркли и о движении за равноправие женщин.
Пегги оказалась неплохой рассказчицей, с юмором повествуя о событиях, в которых ей довелось участвовать. Она стала серьезной лишь в конце.
– На самом деле все это очень печально. У тех юнцов в Калифорнии были наилучшие намерения, и, пожалуй, кое в чем они преуспели. По крайней мере они привлекли внимание к самым насущным проблемам. Сегодня это подействовало на общество скандализирующе, но в долгосрочной перспективе их протест принесет много пользы. – Она слегка улыбнулась. – Однако меня огорчает то, что они, протестуя против пресловутого конформизма старшего поколения, в результате скатились к еще большему конформизму. Конечно, это выглядит совсем иначе, но они одинаково одеваются, одинаково думают и делают одно и то же. Уже мальчика от девочки не отличишь. С их точки зрения быть личностью означает быть предателем.
– А как насчет движения за равноправие женщин? Вам не кажется, что оно ведет к тому же? – осторожно спросил Марк.
– Нет, думаю, это не так. По крайней мере – пока, но, возможно, дойдет и до этого. Меня беспокоит другое – в своей оппозиции по отношению к миру, где господствуют мужчины, феминистки заходят так далеко, что… Как бы это сказать? Ну, они перестают быть женщинами. Более того, требуют уже не равенства с мужчинами, а господства над ними. Знаете, Марк, – добавила Пегги, – вы и ваш журнал, стали для них символом превращения женщины в сексуальный объект. Они считают, что «Мачо» унижает женщин.
– Я слышал об этом. И думаю, что это чертовски несправедливо, – с горячностью откликнулся он. – До сих пор нас обвиняли равно в противоположном – что мы начали новую сексуальную революцию. Женщины предпочитают не помнить о том, что, если бы не «Мачо», они не наслаждались бы нынешней сексуальной свободой.
– Может быть, это и вправду несколько несправедливо, – согласилась Пегги. – Я согласна, что «Мачо» действительно сыграл здесь значительную роль. Тем не менее вы уже достаточно взрослый, чтобы понять, что в мире полно несправедливости, – лукаво улыбнувшись, сказала она. – Так что не хнычьте.
Он мрачно посмотрел на нее, затем от души расхохотался:
– Вы правы, наверно, я и впрямь немного раскис.
– Совсем чуть-чуть. Знаете, может быть, наступит время, когда вы решите, что пора сделать журнал привлекательным и для женщин.
– Не могу я этого сделать, Пегги! Черт возьми, я уже спорил об этом с Алексом, и в конце концов он со мной согласился. «Мачо» – журнал для мужчин, и я ни в малейшей степени не могу изменить его направленность. Разве журнал, в котором вы работали, сделал хоть что-нибудь, чтобы привлечь мужскую аудиторию? Или «Космополитен»? Или любой другой женский журнал?
– Раньше мне это как-то не приходило в голову, но, пожалуй, вы правы, – закурив сигарету, задумчиво сказала Пегги. – И все же мне кажется, что вы должны что-то предпринять, Марк, сделать какой-нибудь незначительный жест. Иначе вы скоро превратитесь в жупел.
– Мне все об этом говорят, – мрачно сказал он.
– Вам стоит хотя бы ввести женщину… – Она внезапно замолчала и отвела глаза.
Ввести женщину в штат редакции – Марк знал, что именно это она хотела сказать. Сделав вид, что не расслышал, он перевел взгляд на ее сигарету.
– Не знал, что вы курите.
Вздрогнув, она тоже посмотрела на сигарету.
– О нет, я не курю. Только иногда, после ужина. – Она положила сигарету. – Обычно мне приходится выбрасывать пачку, потому что сигареты успевают испортиться.
– Это говорит о большой силе воли.
– Да, у меня есть сила воли… в отношении некоторых вещей.
Теперь, подумал Марк, логично было бы спросить, распространяется ли это на секс. Но спрашивать он не стал.
На обратном пути они сделали остановку, чтобы немного выпить. В маленьком баре царил полумрак.
– А вы не очень-то любите рассказывать о себе, не так ли, мистер Бакнер? – глядя ему прямо в глаза, спросила Пегги.
Марк отвел взгляд.
– Наверно, это вошло у меня в привычку. – Он не стал добавлять, что никогда не обсуждает с женщинами свою жизнь, тем более личную. Единственным его наперсником был Алекс, да и то за последние годы они отдалились друг от друга. – Тем не менее спрашивайте, мне нечего скрывать.
– Ну, некоторые стороны вашей жизни широко известны. Мало о ком газеты пишут чаще. Например, бесконечно обсуждают ваши успехи на сексуальном поприще. – Лукавая улыбка вновь заплясала на ее губах. – Какую долю здесь составляет реклама, какую слухи, а какую правда – я не знаю и, честно говоря, не особенно хочу знать. А вот что касается вашей частной жизни – здесь дело обстоит иначе. Публика даже и не подозревает, какой вы скрытный человек. Не возражаете, если мы углубимся в эту тему?
Марк слегка пожал плечами:
– Спрашивайте. Я постараюсь вам ответить.
– Ну… – Теперь настала ее очередь отвести взгляд. – Скажем, вот такой, вполне стандартный вопрос. Чем вы живете? К чему стремитесь? Из того, чего еще не достигли, я имею в виду. Вы издаете журнал, который известен, наверно, во всем мире, и, уж во всяком случае, известен лучше, чем большинство других. Ваши «кантины» процветают. Я уверена, что вы богатый человек. Так чего же вам еще хочется?
– Я хочу иметь все! – с неожиданным воодушевлением произнес Марк. – Все, что только могу получить.
– Это уже похоже на алчность, – тихо сказала Пегги.
– Нет, я не имею в виду только деньги. – Он махнул рукой. – Но деньги для этого необходимы.
– Значит, вам нужна власть? Я угадала?
– Если понимать это в широком смысле слова – да, пожалуй, что так, – помолчав, ответил Марк.
– А зачем вам власть? И над кем вы хотите властвовать? Когда вы говорите о власти, вы подразумеваете влияние на политику, правителей, народы, рынок, на худой конец?
– Ничего подобного. Меня не интересует политика – совершенно не интересует.
– Тем не менее вы создаете финансовую империю. До меня доходили слухи, что вы постоянно стремитесь расширить дело.
– Но ведь власть – это все, разве вы не видите, Пегги? Если у вас есть деньги и власть, то у вас есть трибуна и люди будут к вам прислушиваться.
– У вас уже есть «Мачо».
– Этого недостаточно.
– Что-то мне это не нравится. – Казалось, Пегги потеряла желание расспрашивать его дальше. – Звучит как-то… ну, как-то нехорошо. Хотя вы мне не кажетесь дурным человеком.
– Пегги… – Марк поднял руку. – Клянусь, я не замышляю ничего дурного.
Она пристально посмотрела на него:
– Я вам верю. Однако случается, что ситуация выходит из-под контроля. Так что вы хотите получить из того, чего у вас пока еще нет?
– Я хочу заняться кинопроизводством, выйти на телевидение, может быть, даже издавать книги. Я уже снимаю один фильм. Возможно, буду выпускать еще несколько журналов.
– То, что вы сейчас перечислили… Все это относится к сфере информации. На ней вы и остановитесь?
Он покачал головой:
– Нет, у меня есть и другие планы, но сейчас я не хочу в них вдаваться. Для того чтобы сделать то, что я хочу, – горячо заговорил он, – мне нужен капитал. А чтобы иметь капитал, нужно все время расширять дело, нужна та самая финансовая империя, над которой вы иронизируете.