Может, не стоило делать этого?
Я наблюдала с дивана, как сосед исчезает через черный вход в кухне, после чего до меня донесся его хриплый голос, но я не могла разобрать слов.
Когда он не вернулся через двадцать минут, я села и посмотрела через открытую дверь на задний двор. Джош и Луи стояли примерно в пяти метрах от соседа. Мак лежал на траве и лениво наблюдал за ними. Увидев, что Даллас подает Джошу мяч, я улыбнулась, плюхнулась на спину и мысленно прочитала молитву о скорейшем выздоровлении.
Прошло еще двадцать минут, потом десять.
Внезапно кто-то открыл дверь, и сразу же раздались голоса Джоша и Луи. Даллас зашел следом за ними. Только они закрыли дверь, как раздался стук.
— Я открою, — сказал сосед, взъерошив волосы Луи.
— Он заказал пиццу, — пробурчал Джош и упал в кресло, которое стояло перпендикулярно дивану. — С кусочками ананасов.
У меня не было сил, чтобы показать ему язык. Черт, больше всего на свете я хотела оказаться в своей комнате, но я не собиралась оставлять Джоша и Луи наедине с мужчиной, которого едва знала. Мои родители точно никогда не узнают об этом.
— Не понимаю, почему тебе не нравятся ананасы.
— В пицце?
Они с братом произнесли это одновременно, как и всегда, когда мы спорили по поводу начинки в пицце.
— Фу.
— Это у вас лица — фу. — Может, мне было не настолько плохо, если я спорила с ними.
— Нет, только у Джоша, — пропищал Луи, и я фыркнула. Он был слишком мал для подобных реплик, но порой удивлял меня своим остроумием, и мне это нравилось.
Естественно, Джош пихнул Луи локтем, а тот его в ответ. Даллас закрыл дверь и появился в комнате с тремя коробками. Он поставил их на кофейный столик и махнул мальчикам рукой.
— Луи, принеси, пожалуйста, тарелки и салфетки.
Луи кивнул, встал и направился в кухню. Когда он вернулся, Даллас уже открыл коробки.
Оказывается, он купил одну супер большую пиццу, в средней коробке лежала моя любимая — с ананасами — видимо, мальчики сказали ему об этом, а в последней коробке были куриные крылышки.
Даже не спрашивая, сосед оторвал руками два куска ананасовой пиццы и положил их на тарелку, которую ему вручил Луи.
— Сначала дамы.
— Спасибо, — ответила я слабым голосом, который ненавидела.
— Луи, ты что будешь? — спросил он младшего.
Тот показал на мясную пиццу, а потом ткнул пальцем в горячие крылышки.
— Одно. — Я недовольно прищурилась, и он добавил: — Пожалуйста.
Даллас удивленно приподнял бровь, после чего оторвал кусок пиццы и положил на тарелку.
Перед тем, как достать из контейнера куриное крылышко, он уточнил:
— Они острые. Ты справишься?
В том, что ответил Луи, была виновата только я. Потому что он произнес слова, которые не раз говорила ему я.
— Я мексиканец. Никаких проблем.
Ореховые глаза изумленно посмотрели на меня.
— Хорошо, приятель. Если ты уверен. — С этими словами он взял, наверное, самое маленькое крылышко и положил его на тарелку.
— Джош, а ты? — поинтересовался он.
Три минуты спустя мы вчетвером сидели за столиком, набивая желудки. Клянусь, сыр обладает какими-то волшебными целительными свойствами, потому что пока я ела, у меня не болела голова. Джош проглотил три куска пиццы и два крылышка, после чего лег на пол и застонал. Луи был не большим любителем поесть, но тоже навернул достаточно. Не знаю, сколько ел Даллас, но, судя по всему, много. В итоге не осталось ни крошки.
— Голова уже не так сильно болит? — спросил Даллас, сидя на полу возле столика, прямо напротив телевизора. Вид у него был расслабленный и довольный, как у любого человека после пиццы.
— Лучше, чем до еды, — улыбнулась я. — Спасибо. Сколько я тебе должна?
— Нисколько, — твердо ответил сосед.
Я знала, когда спорить было бесполезно. К тому же, мне не хотелось этого делать. Позже, я как-нибудь отплачу ему.
— Тогда спасибо тебе еще раз.
Мне даже не пришлось напоминать мальчикам о манерах.
— Спасибо, мистер Даллас, — по очереди произнесли они, отчего меня переполнила гордость за них.
— Я же сказал, что вы можете называть меня Даллас.
— Мистер Даллас хороший, — произнес Луи спустя несколько часов, когда забирался в кровать.
— Считаешь? — ответила я, падая на край матраса. Голова уже болела не так сильно; по крайней мере, я могла разговаривать.
— Да. — Луи натянул одеяло до шеи. — Джош бросил мяч за забор, а он даже не разозлился. Мистер Даллас сказал, что Джош сделал ничего плохого.
— НЕ сделал ничего плохого, Лу. Ну, это было мило с его стороны. — С возрастом я все больше стала ценить такие качества, как терпение и доброта. Когда я была моложе — и гораздо дурнее — меня тянуло к сексуальным парням с хорошими машинами. Сейчас же я принимала во внимание кредитную историю, места работы и личные качества, которые невозможно определить за ужином или бокалом вина.
— Он сказал, что нам нужно отремонтировать забор.
Я кивнула, мысленно добавляя забор к списку вещей, нуждающихся в ремонте.
— Я знаю.
— Ты скажешь об этом Abuelito?
Я подмигнула ему.
— Не хотелось бы, может, мы справимся с этим сами? Как думаешь?
Милое детское личико мгновенно приняло расстроенное выражение.
— Может, Abuelito поможет?
— Зачем? Считаешь, что мы не справимся? — Признаться, я и сама не была в этом уверена, но что за пример я покажу детям, если буду постоянно обращаться с просьбами к отцу?
Судя по тому, что в следующую минуту произнес Луи, я уже показала им плохой пример. Малыш посмотрел мне прямо в глаза и очень серьезно произнес:
— Помнишь, что было с моей кроватью?
Я закрыла рот и сменила тему разговора.
— Хорошо, что ты хочешь услышать сегодня? — поинтересовалась я, подтыкая под него одеяло.
Луи задумчива хмыкнул.
— Новую историю. — Слава богу, он забыл про кровать.
— Новую историю?
— Да. — Я внимательно посмотрела на него, пока он не добавил: — Пожалуйста. Прости, я забыл.
— Хорошо. — Я провела пальцем по его стопе, зная, что Луи начнет молотить ногами и выберется из кокона, в который я его укутала. — Будет тебе новая история. Хм… — Несмотря на огромное количество историй о Родриго, иногда мне было сложно вспомнить то, что Луи не слышал миллион раз.
Когда отец сказал, что мой брат умер, минуты, последовавшие за этим, казалось, длились несколько миллионов лет. Я никогда не забуду о том, как сидела на кровати, а моя душа рвалась в клочья. Мы все были убиты горем. Я не спала с родителями с тех пор, как была малышкой, но тогда, помню, стояла перед закрытой дверью их спальни часами, отчаянно желая утешения, которые они не были готовы дать мне. И силой заставляла себя возвращаться в свою комнату.
Так было, пока я не увидела мальчиков. Тогда я и поняла, что Мэнди ничего не могла сделать для них. Мне пришлось забыть о горе — по крайней мере, перед ними. Даже при мысли о ней… о тех признаках, которые она выказывала… меня вновь охватило чувство вины. Мы все были виноваты, и я не хотела, чтобы Джош и Луи забыли о Мэнди.