Через мгновение, держа меня за руку, котенок вздыхает и улыбается.
— Ты не знаешь, какого цвета у меня нижнее белье. — Она слегка вздергивает подбородок в самодовольном вызове.
Она дразнится, потому что не знает, что еще сказать. Ей нужно время, чтобы осознать все, что я сказал, и я дам ей его. Я дам ей все, что она захочет, так долго, пока в конце она не станет моей.
Я подношу ее руку к губам и целую костяшки пальцев.
— На тебе его нет, котенок.
Она пытается сдержать улыбку, но не может. Вместо этого она смотрит на мой рот, который то тут, то там прижимается к ее руке. Я чувствую ее кожу на своих губах.
— Как получилось, что ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего?
Я останавливаюсь и улыбаюсь.
— Слишком занята, ослепленная моей невероятной индивидуальностью?
— Не-а.
Подходит официантка с едой и предлагает еще по пиву. Я неохотно отпускаю руку Пейдж, чтобы она могла поесть, но у меня нет особого выбора, так как она действительно не ведет себя мило, когда дело доходит до ее еды.
— Тогда расскажи мне. — Пейдж смотрит на свой бургер, а затем быстро возвращает взгляд ко мне. Будто стесняется того, что спросила.
— Я родился в Украине и в детстве попал в детский дом. Моя мать была проституткой и не могла воспитывать меня. Меня усыновили родители, которые не могли иметь детей, и до меня уже усыновили двоих. Мне было три месяца, когда меня привезли в Америку, и я вырос в Чикаго.
Между нами что-то проходит, и я вижу понимание в ее глазах.
— Значит, у тебя есть братья и сестры?
— Да. Я малыш в семье.
Она смеется, оглядывая мое большое тело.
— Такой себе малыш.
— У меня есть старший брат и сестра, но мы не очень близки. Мы любим друг друга, и я бываю в родительском доме, когда выпадает возможность, но обычно я весь в работе. — Я делаю паузу, чтобы откусить, пока Пейдж думает, какие вопросы еще задать. У нее, наверное, их дюжина на выбор.
— А что это за татуировки?
Я улыбаюсь и вытираю рот, благодарный за простой вопрос.
— Тебе они не нравятся?
— Нет, нравятся. Просто ты не похож на таких парней.
Я пожимаю плечами и смотрю на свои руки.
— Большинство из них я сделал, когда приехал в Нью-Йорк. Ты права, когда говоришь, что я выгляжу по-американски, потому что так говорит большинство людей. Думаю, я сделал их ради протеста. Это так же помогало влиться, когда я работал с головорезами. Я был слишком хорошеньким, как многие раньше говорили. Мне нужно было что-то эпатажное. — Я протягиваю руку, чтобы Пейдж получше увидела. — Это сработало?
Она закатывает глаза, но все еще улыбается, и это все, чего я хочу.
— Мне нравится холодная погода, «Пэкерс» (Примеч. пер.: Профессиональный клуб по американскому футболу из города Грин-Бей, штата Висконсин) и шоколадное печенье. Терпеть не могу шампанское, не доверяю кошкам и скептически отношусь к людям, которые не ходят босиком в собственном доме. У меня есть родинка на левой ноге, я никогда не встречал кусочек бекона, который бы мне не понравился, и у меня очень сильное влечение к твоей заднице.
Пейдж громко смеется, а я сижу и смотрю. На то, как она откидывает голову назад и обнажает горло. На то, как ее волосы падают на бок. На то, как она прижимает руку к груди. Она смеется от всего сердца, и это самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Хотел бы я рассказать ей больше. Всем своим существом я хочу выложить все карты на стол. Но сначала мне нужно, чтобы она влюбилась в меня. Мне нужно, чтобы она увидела, что между нами происходит, и поддалась этому. Потому что, до того, как я, наконец, признаюсь, мне нужно знать, что связь, удерживающая нас вместе, достаточно сильная. Все остальное не имеет значения. Как я вырос или откуда я родом. Мелкие подробности моего прошлого. Самое главное — настоящее. Выбор, который я делаю сегодня. По крайней мере, я молюсь, чтобы это было все, что имеет для нее значение.
Мы говорим о работе, и Пейдж спрашивает меня о простых вещах, которые не требуют, чтобы я лгал или скрывал правду. Она доедает свою еду и немного моей, а потом официантка приносит меню десертов.
— Что мы будем есть? — спрашиваю я, пока котенок рассматривает его.
— Ты не собираешься делать заказ за меня?
— Нет. — Я качаю головой, и она возбужденно улыбается. — Десерт — самый важный прием пищи за день. Не хотелось бы лишать тебя удовольствия выбора.
Она возвращает меню официантке, заказывая каждого по одному.
— Жизнь коротка.
Пейдж откидывается в кресле, и мне так хочется поцеловать ее. Мне нужно притянуть ее к себе на колени и прижать ее мягкое тело к своему. Но здесь для этого не место, и я следую своему плану. Я не возьму ее, пока она не скажет, что любит меня. Мы были слишком близки к этому, и это должно прекратиться. Я хочу от нее большего, чем просто трах, и я хочу, чтобы она уважала мое желание.
К тому моменту, как приносят десерты, я заканчиваю рассказывать историю, как в первый раз спустился в метро и заблудился.
— Значит, ты заплатил двадцать баксов бездомному, чтобы он отвел тебя в аптеку? — Пейдж смеется, зачерпывая ложечку мороженого и отправляя ее в рот.
— Возможно, это было стереотипно, но я предположил, что он знает, где ее найти. У меня была простуда. Что еще мне оставалось делать? — Мне нравилось видеть ее улыбку, я рассказывал бы ей такие истории весь вечер, лишь бы такое выражение оставалось на ее лице. — Кроме того, он оказался женщиной, и она предложила больше, чем указание направление движения. Если ты понимаешь, о чем я.
Мы снова смеемся, а затем Пейдж рассказывает мне о своем первом путешествии с Мэллори, и о том, что они сидели на сиденьях, повернутых в другую сторону, и она испугалась, что они едут не туда.
— Я кричала на билетера, что нам нужно сойти с поезда, но он был очень мил и объяснил, что такое случается постоянно. — Пейдж делает глубокий вдох и потирает живот. — Это лучшее свидание-сюрприз, которое у меня когда-либо было.
— Должен согласиться. Готова идти?