— Я не скрываюсь. У меня просто нет времени развлекать брата Регины.
— Вы прячетесь от герцога Фоксмура? — воскликнула Элиза. — Вы в своём уме? Я бы трепетала от волнения, если бы тот человек нанёс мне визит!
Луиза смутилась, когда глаза присутствующих обратились к ней и в большинстве из них отразились чувства Элизы.
— Я не от кого не прячусь, — с решительным взглядом она постучала пальцем по списку. — Я поглощена тем, что вычисляю, кого же выбрать нашим кандидатом. По этой причине мы здесь, если помните.
Это отрезвило их.
— Ты, конечно, права, — сказала Регина. — Нам лучше отложить наши другие дела, прежде чем мы пойдем дальше; мы не можем закончить встречу, не решив этот вопрос.
Элиза и Венеция прошли дальше к окну, наблюдая за передней подъездной аллеей школы, в то время как другие девочки, мелькая белым муслином, занимали свои места.
Луиза смерила взглядом младших женщин.
— Вы, девочки, конечно, знаете, что данный вопрос не должен обсуждаться за пределами этой комнаты.
Они одновременно кивнули головами, широко раскрыв глаза от испуга, но страстно желая услышать больше.
— Если вы считаете, что не можете держать язык за зубами, даже со своей семьей, сейчас же уходите, — предупредила их миссис Харрис. — Понято, мисс Креншоу?
Краска залила пухлые щечки Элизы.
— Да, мэм.
— Тогда продолжим, — Луиза посмотрела вниз на список. — Из трёх кандидатов, к коим сузился наш список, я по-прежнему считаю Чарльза Годвина наилучшим для нас выбором.
Регина нахмурилась.
— А я по-прежнему считаю, что он слишком опасен. Одно дело выдвинуть в кандидаты зятя миссис Фрай, но если мы начнем поддерживать радикалов, то члены парламента обвинят нас в разжигании революции. Особенно, если речи мистера Годвина столь же пламенны как его передовицы.
— Я на это и надеюсь. Как ни старался зять миссис Фрай, он не добился того, что нужно нам. Пришло время встряхнуть этих старых привередливых членов парламента.
— Но более умеренный кандидат…
— Будет просто игнорироваться. Как это случилось с зятем миссис Фрай. Радикалы, по крайней мере, знают, как добиться своего, — Луиза повернулась к миссис Харрис. — Вы уже говорили об этом мистеру Годвину?
Миссис Харрис знала этого человека уже много лет, с тех самых пор, как он служил в том же полку, что и её покойный муж-грубиян.
— Нет, я не хотела говорить, пока мы не приняли решение. Но я думаю, что он будет сговорчив. Он уже показал себя рьяным в других реформах.
— Слишком рьяным, по-моему, — сказала Регина. Когда у других двоих взлетели вверх брови, она вздохнула. — Но я думаю, если вы ему доверяете, миссис Харрис…
— Доверяю. Он был мне хорошим другом после смерти мужа.
— Таким же хорошим другом как Кузен Майкл? — поддразнивала Регина.
Миссис Харрис фыркнула.
— Я едва ли могу называть Кузена Майкла другом, когда он настаивает на сохранении в тайне его личности. Упрямый дурак. И я не совсем уверена, что он действительно кузен моего покойного мужа, как он заявляет.
— Проклятье — посмотрите на тот экипаж! — донеслись слова Элизы со стороны окна, прерывая разговор.
— Уйдите оттуда, Элиза, — сказала миссис Харрис с упрёком. — И леди не пристало произносить такие слова, как «проклятье».
— Трудно устоять, когда фаэтон с гербом титулованной особы мчится по школьной подъездной аллее, — Венеция вглядывалась через окно. — Это — герцогский герб?
Когда все взоры обратились к Луизе, её сердце начало беспорядочно биться.
— Это должно быть Фоксмур, собственной персоной! — воскликнула Элиза. — Как романтично для вас, мисс Норт! Он настолько сражен, что преодолел весь этот путь от города, чтобы найти вас!
Леди помоложе прижали руки к груди и вздыхали в приступе полнейшего девичьего восторга.
— Не глупите, — собственные руки Луизы охватила безумная дрожь, и ей пришлось спрятать их в складках юбки из розового в крапинку муслина. — Это вероятно кто-то из родителей.
Миссис Харрис приподняла бровь.
— Помимо того, что никакой герцог никогда не соизволил бы зачислить свою дочь в эту школу, я сомневаюсь, что кто-нибудь из наших родителей пользовался бы фаэтоном. Они для холостяков.
— Герцог никогда бы не поехал за мной, — Луиза разозлилась, когда другие начали усмехаться. — Это чей-то кузен или поклонник.
Это не мог быть Саймон — она ясно дала понять, что он её не интересовал, ни сейчас, ни когда-либо.
Однако он продолжал оставлять великолепные лилии, и с каждым букетом одну и ту же записку: «Уверен, мы можем, по крайней мере, быть друзьями» и подпись, «Ваш Саймон.» Не «герцог» или «Фоксмур.» Саймон. Как будто он никогда не обижал её. Как будто она никогда не была причиной его ссылки.