Юлия Латынина
Только голуби летают бесплатно
«Деньги не жизнь. С ними нельзя расставаться так быстро».
Глава первая
Москва встретила ее моросящим дождем. В Англии в это время стояла теплая, по-осеннему дивная погода, и в Гайд-парке, куда она любила ходить гулять, на воде плавали крупные утки, а лебеди, подбирающие корм, не разлетались, когда мимо них пробегали утренние любители трусцы.
В Москве было сыро и темно, буквы, глядящие со здания аэропорта, пылали в глубине замасленных луж, и вместо того, чтобы препроводить пассажиров по рукаву прямо в здание аэровокзала, к трапу самолета подали длинный и желтый, как гусеница, автобус. Какая-то немка начала громко возмущаться.
– Das ist unmoglisch,[1] – кричала она.
У паспортного контроля стояла очередь, человек, наверное, на двести. У очереди были большие баулы и постные лица. Стоек пограничного контроля было всего четыре, и на двух было написано: «Для лиц, имеющих российские паспорта», а на другой – «для прочих лиц».
Она подбежала к началу очереди.
– Oh so sorry! – cказала она седовласому дженльмену, переминавшемуся с ноги на ногу у рассекавшей бетонный пол черты. – I have to catch another plane. My daddy is waiting for me in Yakoutsk.[2]
Она улыбнулась, и седовласому дженльмену показалось, что под плохо освещенным потолком зажглась еще одна лампочка.
Разумеется, он пропустил ее.
Пограничник, проверявший документы, долго изучал ее красненький паспорт, а потом нажал на какую-то кнопку. Она испугалась. Она не была в России восемь лет, – восемь лет из прожитых на свете девятнадцати, – и две русские девушки, учившиеся вместе с ней в London School of Economics, рассказывали, что все неприятности в России начинаются тогда, когда какое-то должностное лицо нажимает на кнопку.
Когда рядом с ней появилась строгая сорокалетняя дама в черной юбке и белой кофте, она испугалась еще больше. Но дама только сказала:
– Вы Анна Семеновна Собинова? Разве вы не слышали объявления? Вас встречают в vip-зале.
Анна с трудом поняла русскую речь.
– Me? I?
Потом она просияла и чуть не бросилась на шею даме.
– Это daddy! – закричала она, – daddy сам приехал меня встретить! Вы увидите, все будет хорошо! Наконец все будет хорошо, я буду с ним, всегда буду с ним!
Она влетела в вип-зал, как шутиха, и завизжала:
– Daddy!
В зале все было очень чинно. Джентльмен в покойных креслах читал свежий номер «Таймс». Пожилая дама в удобных туфлях на низком каблуке и длинной юбке строчила на компьютере. Молодой человек, потягивая стакан пива, давал по мобильнику последние распоряжения насчет сделки.
Посереди зала стоял высокий сухощавый человек, очень старый – лет тридцати шести. У него были светлые волосы, высокие татарские скулы и глаза цвета горького шоколода. На нем был дорогой свитер и кожаный плащ от Kenzo, и когда Аня скосила глаза, она заметила, что на правой его руке нет пальцев, кроме большого и указательного. Рядом с беловолосым стояли двое в кожаных куртках.
– Daddy! – громко закричала Аня.
Она не могла поверить, что отец сам не приехал ее встречать. После восьми лет разлуки! После восьми лет Англии! Когда он приезжал в Англию, он всегда привозил ей игрушки и гулял вместе с ней по Regent Park. Он кормил лебедей и говорил, как опасно в Москве и как хорошо гулять по парку без охраны.
В Москве у него всегда была охрана.
Еще у него всегда были любовницы.
Именно любовницы и были главной причиной, почему жена с дочкой жили в роскошном доме в районе Бельгравии.
О, как она завидовала его любовницам! Они были такие красивые, она видела только одну, но они все должны были быть красивые, первоклассные, потому что отец не признавал некрасивых вещей.
Она специально занималась три года шейпингом. Как только ей исполнилось восемнадцать, она заплатила большие деньги за операцию по коррекции зрения, чтобы больше никогда не ходить в ненавистных очках. Она вытравила веснушки, и она покрасила свои ненавистные черные волосы в пепельно-белый цвет, такой же, какой был у девушки Вики, жившей с отцом в президентском номере Ritz’а.
И теперь, когда он ее позвал в Россию, он увидит, что она красивей всех его любовниц.
– Daddy!
Беловолосый шевельнулся, и Аня внезапно заметила, что волосы его, русые от природы, наполовину седы. До Ани долетели слова его спутника: «Она черненькая и в очках».
– Вы Собинова? – спросил беловолосый. Что-то в его крупном лице с жесткими глазами и жестким подбородком было неправильно: линию очевидной симметрии нарушал расплющенный и как бы свернутый направо нос. Он плавным движением, каким полицейские в кино вырывают пистолет, достал из-за спины букет цветов. Белых орхидей. В Англии они стоили сумасшедшие деньги. Интересно, сколько они стоят в России? Ведь они, кажется, под Москвой не растут.
– Да. А вы… начальник охраны?
Аня не знала, почему она назвала беловолосого человека именно начальником охраны. Наверное, дело было в этом странно свернутом носе. Или во взгляде его спутников.
– Нет, – сказал человек, – я… акционер. Партнер. Станислав. То есть Стас.
Он глядел на Аню и как-то тревожно улыбался.
– Какой партнер? – спросила Аня. – У папы… не было никаких партнеров… только один, ну, которого убили. В позапрошлом году.
– В России трудно без партнеров, – сказал Стас.
Букет каким-то образом оказался в Аниных руках. Он обворожительно пах. Аня ткнулась в букет носом, подняла глаза и внезапно увидела, как Стас на нее смотрит: каким-то растерянным и очень жадным взглядом.
– А папа сам не мог меня встретить? – обиженно спросила Аня.
– Не мог, – ответил Стас, – его убили пять часов назад.
Спустя некоторое время – она не помнила, какое, – Аня оказалась на улице. Она стояла перед длинным «БМВ», блестящим, как кусок каменного угля, и стриженый парень в кожаной куртке придерживал перед ней заднюю дверцу.
Стас держал ее за плечи, спокойный и уверенный в себе. Его спутников прибавилось, их стало человек пять или шесть, они стояли, глядя в разные стороны, и глаза их, как локаторы, непрерывно обшаривали отведенный каждому сектор пространства, а чуть поодаль за ними, образуя второй рубеж, стояли несколько человек в иссера-белом камуфляже и с короткими тупорылыми автоматами.
Раньше Аня видела автоматы только в новостях. У лондонских бобби не было автоматов. У них даже не было поясов с расстегнутыми кобурами грубой кожи, кобурами, из которых торчали рубчатые рукояти машинок для убийства.
Аня села в машину, Стас запрыгнул на заднее сиденье с другой стороны, и «БМВ» рванул с места. Следом за ним покатились два джипа с белыми фарами и серебряными мордами, сверкавшими под каплями дождя.
– Куда тебя отвезти, – спросил Стас, – домой или в гостиницу?
Аня молчала. У охранника, сидевшего на переднем сиденье, были красные, смешно закрученные уши, и из-под воротника куртки высовывалась толстая золотая цепочка.
– Я все поняла, – вдруг сказала Аня, – вы похитители. Мой отец опоздал к самолету, а вы похитили меня и сейчас будете требовать выкуп. Но ведь он жив, а? Но ведь он жив?
Аня завизжала и вдруг вцепилась в Стаса.
– Он жив?
Она упала лицом вниз, в кожаное пальто Стаса. От него терпко пахло дорогими сигарами и дорогим одеколоном. Аня вдруг сообразила, что у Стаса сломан нос, а у охранника сломаны уши, и ей было совершенно непонятно, при каком это роде занятий человек может сломать сразу два уха.
– Он заплатит выкуп, слышите, любой выкуп…
– Тебя куда отвезти, – повторил Стас, – домой или в гостиницу?
– В морг, – сказала Аня, – отвезите меня в морг. Это так называется по-русски, да?
Когда машины, – черный «БМВ» с мигалкой и джипы сопровождения, – остановились у желтого здания где-то на задворках трамвайных путей и больничных дворов, было одиннадцать вечера. Из джипов сопровождения высыпала охрана Стаса и собровцы.