Уилла издает хрюкающий смешок.
— Круто.
Воцаряется пауза, и рёв воды создаёт завесу между нами и внешним миром. «Саттер — хорошая фамилия. Думаю, ты сможешь найти парня, который возьмёт её себе», — пишу я.
Она читает и барабанит пальцем по телефону, раздумывая. «Может быть. Однако у меня не будет такого количества детей, чтобы оправдать подобные меры. Как минимум какое-то время, а может и никогда».
Вопрос улетает с моих пальцев в её телефон прежде, чем я успеваю себя остановить.
«Почему?»
Она поднимает голову, чтобы я мог читать по её губам.
— Нельзя же играть в профессиональном спорте с пузом наперевес.
Я киваю. Само собой. У Уиллы будет жизнь профессиональной спортсменки. Она будет путешествовать по миру с национальной сборной. Она попадёт в олимпийскую сборную на следующих состязаниях. Её жизнь будет так сильно отличаться от моей.
Признаю, я был просто в ярости на Эйдена, бл*дь, когда он выкинул это дерьмо в духе семейной психотерапии. Я знаю своего зятя. Я понимаю, что именно он творит, и я презирал его весь этот семестр за то, что он снова и снова сталкивает нас вместе. Я безумно бешу Уиллу своими прямолинейными репликами, прагматичным подходом, сухим и раздражающим поддразниванием. А Уилла — темпераментная заноза в моей заднице. Она подшучивает над моими фланелевыми рубашками, почти постоянно провоцирует меня. Она донимает меня из-за моей ворчливости, но потом больно ранит в тот же момент, когда я показываю ей свою мягкую сторону.
Вопреки всему этому она важна для меня, и я начинаю понимать, что она нуждается в мягком обращении, хоть и не признаётся. Под всей этой крутой наружностью и вспыльчивым характером живёт та, кто просто старается защитить себя от боли. Эта ясность впервые снизошла на меня, когда я забирал её из клуба. Она так доверчиво смотрела на меня, опиралась так, будто могла на меня рассчитывать, будто я был достаточно силён, чтобы принять её человечность и лёгкую приставучесть. Это была редкая возможность увидеть её уязвимость. И это было сродни дару.
Но она также напилась в хлам и совершенно вымоталась, а следующим утром проснулась как всегда дерзкой и игриво боевой, дразнила моё тело своим, вызывала какую угодно реакцию просто ради самого факта реакции. И помоги мне Господь, буквально на мгновение я клюнул на наживку.
Как только она ушла, а потом написала мне сообщение из своей квартиры, мы вернулись к прежнему состоянию. Враги, которые могут терпеть друг друга, друзья, которые доводят друг друга до сумасшествия. Одно из двух. И то, и другое.
Кто знает, бл*дь. Боже, у меня голова сейчас разболится.
Смысл вот в чём: её поведение той ночью и следующим утром было аномалией, а не нормой. Видеть в этой ночи что-то большее было бы заблуждением, и это напоминание, отрезвляющее напоминание, что в жизни спортсменки мирового класса, следующей великой звезды женского футбола в Америке, а то и в мире, нет места для кого-то вроде меня — именно то, что мне было нужно. Потому что даже если Уилла Саттер чувствует ко мне что-то помимо презренного веселья, я наименее подходящий партнёр для кого-то вроде неё. Я парень, которому хочется вести тихую жизнь в лесах, гулять среди деревьев и разводить костры, может, учить глухих детей и взрослых тому, что они могут быть независимыми, активными и быть в безопасности на природе.
— Бергман.
По крайней мере, мне кажется, что она говорит это. Я вскидываю голову. «Что?» — спрашиваю я одними губами.
— Ты куда-то потерялся, — говорит она.
Качая головой, я выпрямляюсь. «Прости. Твоя очередь. Полное имя. Выкладывай, Солнце».
Мой телефон вибрирует в моих руках. «Уилла Роуз Саттер. Даже не смей шутить про миленькое имя для такой задиры как я. Это имя моей бабушки, и я врежу тебе кулаком в кадык»
Я смотрю на эти слова, произнося их в своей голове. Уилла. Роуз. Саттер.
«Очень красиво», — печатаю я.
Уилла опешивает. Похоже, я застаю её врасплох комплиментами. Неужели я настолько ужасен к ней? Я же говорю ей хорошее, ведь так?
«Нет, жопа ты этакая, не говоришь. Потому что это опасная территория. Мы туда не забираемся».
«Верно, подсознание. Чрезвычайно, чрезвычайно верно».
Уилла наконец-то перестаёт озадаченно таращиться на меня и опускает глаза к телефону. «Любимая еда».
«Шпинат», — печатаю я.