Мы доедаем еду, пока папа выпытывает у меня больше информации о школе, о друзьях. Он постукивает по своему уху, затем по губам и сурово смотрит на меня.
— Твоя мать и я хотим поговорить с тобой об этом в День Благодарения. Мы хотим вывести процесс на следующий этап, хоть по страховке, хоть нет, хотя я надеюсь, что страховка покроет. Даже не думай отделаться. Знаю я твои мелочные и хитрые приёмчики в духе среднего ребёнка.
На протяжении долгого момента я хмуро смотрю на него, затем опускаю голову, чтобы набрать сообщение и сменить тему, спросив, как дела у Оливера и Зигги — моих самых младших брата и сестры. Я спрашиваю про маму и её кухонные приготовления к приходу «всей орды» на День Благодарения. Мы дурим друг друга сколько угодно на протяжении десяти минут, а встав и начав прибирать мусор, я нечаянно разливаю воду по всем его разбросанным файлам. Мы оба действуем быстро, убирая картонные папки с полированной деревянной столешницы и бросая их на пол. Вытерев стол, я поворачиваюсь и приседаю, чтобы стереть излишки воды, оставшиеся на папках.
Я сын доктора. Я знаю о конфиденциальности информации между врачом и пациентом, поэтому не сую нос куда не надо. Я честно стараюсь не думать обо всех больных людях, о которых мой папа заботится каждый день. Рак вгоняет в депрессию, и я эгоистично озабочен собственным повреждённым телом, а потому не хочу думать о других способах, какими наш организм может дать сбой. Так что я не присматриваюсь и даже не замечаю ярлычки на папках, пока одна фамилия буквально не кричит на меня.
Саттер.
Саттер, Джой — одна из пациенток моего папы, и если верить странице с базовыми сведениями, выпавшей из её папки так, словно сама вселенная заставила меня увидеть это, она лежит в палате 337. Я резко встаю, чувствуя, как комната вокруг плывёт.
Саттер. Это достаточно распространенная фамилия. Лос-Анджелес — огромный город. Наверняка тут нет особой связи с Уиллой. Но всё кажется не так. Такое чувство, будто мне нужно было узнать этот факт.
Папа аккуратно похлопывает меня по плечу, и я поворачиваюсь.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я киваю. «Жарко», — произношу я одними губами и оттягиваю рубашку от груди, словно обмахиваясь и охлаждаясь.
Папу, похоже, это устраивает. Я позволяю ему ещё раз крепко обнять меня на прощание, после чего он отсылает меня прочь. Я иду по коридору, считая плитки под ногами, и говорю себе не смотреть на номера палат, даже не думать о них. Даже если Джой Саттер приходится кем-то Уилле, кто я такой, чтобы знать? Уилла же мне ничего не говорила.
Её голос врывается в мою голову, когда воспоминание об её злости и раздражении заполняет мои мысли.
«Почему я почти ничего не знаю о тебе?»
Если эта пациентка — родственница Уиллы и значит что-то для неё, то Уилле хватило наглости отчитывать меня за скрытность, хотя она сама несёт бремя намного тяжелее. Шагая и обдумывая эти мысли, я улавливаю знакомый звук. Он доносится слабым и искажённым, напоминая слуховой мираж вдалеке.
Я застываю на месте и разворачиваюсь на пятках, когда звук повторяется.
Это Уилла.
Моё тело инстинктивно ведёт к звуку. Я миную портативные тележки с компьютерами, огибаю медсестру, пока не оказываюсь у приоткрытой двери. Я пока не позволяю себе смотреть на номер палаты. Вместо этого я вижу две ступни, закинутые на кровать. Пара промокших кроссовок, которые отходили от моей машины буквально несколько часов назад.
Уилла.
Затем я слышу её голос так, как не слышу никого другого. Не идеально, не так, как мне хотелось бы, но с ясностью, непривычной для меня с тех пор, как мой слух покатился псу под хвост.
Это снова её смех. Затем ещё одно слово. То, что вонзается в моё сердце подобно ножу.
Мама.
Я сижу на своём обычном месте и жду, когда Уилла придёт на наше первое занятие по бизнес-математике с тех пор, как всё сделалось таким горячим, тяжёлым и чрезвычайно сбивающим с толку в том чёртовом походе. Аудитория быстро заполняется, поскольку Эйден имеет репутацию строгого препода, который начинает занятие вовремя и не любит опоздавших. Минутная стрелка вот-вот сравняется с часовой. Нервозность ощущается физическим весом в моём теле, сдавливающим мышцы и сжимающим горло как тиски. Это ужас, а не просто нервозность. Что Уилла думает после случившегося? Что, если теперь всё будет неловко и неуклюже?