Никак нельзя было восстановить навыки первого дивизиона на футбольном поле, когда моё ощущение равновесия оказалось нарушено, и я не мог слышать своё имя или летящий на меня мяч. Слуховой аппарат сделал всё ещё хуже, и попытки вновь играть превратились в одной большой кошмар.
Тренер подбадривал. Товарищи по команде поддерживали. Но я был реалистом.
Я вывел свою карьеру за пределы поля и милосердно прикончил все мечты. Я бросил бутсы, отказался от спортивной стипендии и двинулся дальше. Теперь я уже не Райдер Бергман, прекрасный левый защитник и первокурсник, обречённый на успех. Уже нет.
— Рай, — снова зовёт Рен. Ну типа, может, он произнёс моё прозвище. С таким же успехом мой брат мог сказать моё полное имя, а я просто не разобрал. Я стараюсь больше не переживать о таких деталях, не гадать и не беспокоиться, что я упускаю, но это непросто. Поначалу тревожность просто парализовывала. Теперь это постоянный фоновый гул нервозности.
Я разворачиваюсь на стуле и оказываюсь лицом к лицу с моим братом Реном. Как и я, он высокий, широкоплечий и крепко сложенный. Его светлые волосы отливают красновато-коричневым, а бледные серо-голубые глаза — точная копия маминых.
Рен — профессиональный хоккеист, который ужасно волновался из-за драфта1, будучи уверенным, что его отправят на другой конец страны, далеко от нас. К его колоссальному облегчению, ему удалось подписать контракт в Лос-Анджелесе, но на протяжении сезона он редко бывает дома, хотя живёт и работает рядом. Но когда он дома, он докапывается до меня.
Я склоняю голову набок и одними губами произношу: «Ты откуда взялся?»
Рен прислоняется плечом к косяку, скрещивая руки на груди. Он хмурится, но всё равно говорит отчётливо, чтобы я мог читать по губам.
— Выходной. Следующая игра завтра.
«И?» — произношу я губами.
Закатив глаза, Рен вытаскивает из кармана телефон и помахивает им из стороны в сторону, что за два года стало условным сигналом для «Возьми телефон, придурок, и поговори со мной нормально».
Вздохнув, я беру телефон и открываю нашу переписку.
«Я знаю, какой сегодня день, — пишет он. — Пошли, я свожу тебя куда-нибудь».
Прежний Райдер издал бы невесёлый смешок, но я научился сдерживать любые звуки.
«Нет», — печатаю я.
— Чёрт подери, — произносят губы Рена. На мгновение я чувствую себя виноватым. Рен — последний из оставшихся братьев, и он заслуживает моей доброты за то, что держится рядом со мной. Остальные братья прекратили попытки достучаться и в основном оставляют меня в покое. Это не их вина. Я практически всех оттолкнул.
«Фрейя пригрозила вытащить тебя силой, если ты не придёшь добровольно», — пишет он.
Я вскидываю руки и одними губами произношу: «Какого хера?»
Рен пожимает плечами.
— Она устала от твоих выходок. Говорит, что знает местечко с хорошими бургерами, где не слишком шумно, и у тебя не заболит голова.
У меня вырывается вздох, и мои пальцы печатают: «А если я не пойду?»
Рен смеётся и убирает телефон в карман.
— Она и твоя сестра тоже. Ты знаешь, что будет.
Фрейя — старшая. На её фоне моё упрямство выглядит детскими капризами. Лучше согласиться с ней. Я посижу в тихом месте, поем, позволю им говорить рядом со мной, а потом она оставит меня в покое.
Вставая, я стягиваю толстовку и провожу рукой по волосам, ища бейсболку. Рен принимает моё переодевание за признак того, что я не буду спорить со своей напористой сестрой и соглашусь на эту дурацкую вылазку. Он издаёт торжествующий вопль — этот редкий высокий звук я всё ещё могу слышать. Хотелось бы мне сказать, что я благодарен за это, но тогда я бы соврал. Когда я что-то слышу, я думаю обо всём том, что я не в состоянии расслышать. Психолог, к которому родители отвели меня после случившегося, сказал, что нужно время, чтобы начать воспринимать жизнь как стакан, который наполовину полон.
Этот наполовину полный стакан чрезвычайно далёк от меня.
***
Для стороннего наблюдателя мы выглядим как жалкая замкнутая группа, уткнувшаяся в телефоны, но раз я тут, мы только так и можем общаться. Групповой чат обычно состоит из нас четверых. Фрейя, её муж Эйден, я и мой брат Рен.
Иногда они говорят вслух, я читаю по губам, а потом отвечаю в групповом чате. Так они могут общаться как нормальные люди, а я просто вклиниваюсь, когда хочу. Это случается редко. Ну, хотя бы это не ново. Я всегда был довольно тихим, даже до потери слуха.
Эйден потягивает пиво и ставит бокал. Поворачиваясь ко мне лицом, чтобы я мог читать по губам, он говорит всем остальным:
— Кто-нибудь, спросите Рая об его новой подружке на моих лекциях.
Мои глаза прищуриваются. Да, Эйден — это профессор МакКормак. Мой зять — также мой преподаватель, и я волновался, что это породит конфликт интересов. Бизнес-математика — это обязательный предмет перед другим редким курсом, который я отчаянно хочу посещать в следующем семестре, и только на потоке Эйдена были свободные места. Он сказал, что всё будет нормально, и я ему поверил. Если кто и будет достаточно засранцем, чтобы отделить личное от рабочего и превратить этот курс в кошмар для меня, то это он.
Фрейя оживляется и подаётся вперёд. Она шлёпает меня по руке, чтобы привлечь моё внимание.
— Новая подружка? А ну выкладывай.
Она копия мамы, и у меня складывается жуткое ощущение, будто это мама выпытывает у меня про девочек, как это было в старших классах. Светлые волосы Фрейи подстрижены в короткую стрижку пикси, ледяные голубые глаза как всегда пронизывают, и я заметил, что у неё новый пирсинг.
Я делаю «галочку» из двух пальцев и подношу большой палец к виску.
Фрейя щурится.
— Что?
Я усмехаюсь, печатая в групповой чат: «Бык. Твой новый пирсинг делает тебя похожей на быка».
Рен хрюкает и пытается скрыть это за кашлем, а Эйден поперхнулся пивом. Никто не задирает Фрейю. Кроме меня.
— Ах ты мелкий говнюк, — она наклоняется через стол и совершает тщетную попытку ущипнуть меня за сосок. Сев обратно на место, она аккуратно поправляет пирсинг в септуме. — Я выгляжу авторитетно.
За столом снова раздается хрюканье и смешки. Я прячу свой смех, прикрывая рот кулаком и позволяя плечам трястись. Желание заржать в голос раньше так и давило на рёбра, когда ко мне наконец-то вернулось чувство юмора, но я принял тот факт, что теперь лучше не издавать ни звука.
Внезапно смех угасает, и Эйден говорит:
— Проклятье.
Фрейя поворачивает голову в ту сторону, куда смотрит Эйден, и Рен тоже. Уилла Саттер входит в двери, но я понятия не имею, что они говорят про неё. В этот редкий момент они забывают, что им надо давать мне возможность читать по губам или же писать в телефонах.
Я дважды хлопаю в ладоши, привлекая их внимание и вызывая виноватые выражения на трёх лицах.
— Прости, Рай, — говорит Рен.
Эйден машет рукой, чтобы я посмотрел в его сторону и прочёл по губам.
— Здесь Саттер. Это будет выглядеть не лучшим образом.
Фрейя похлопывает меня по руке.
— Кто? Почему?
Я взмахиваю руками, затем показываю на Эйдена. «На него смотри». Я наблюдал за их разговором в классе, и пусть я пропустил большую часть реплик, я видел, как напряглись его черты, и как сурово он с ней разговаривал. Похоже, Эйден был строг, и я вроде как сочувствовал Уилле... пока она не наградила меня дьявольским взглядом и не решила возненавидеть. Тогда я решил, что Эйден может быть каким угодно мудаком. После этого она сама по себе.
Эйден вздыхает и берётся за телефон, так что все мы возвращаемся к групповому чату.
«Её зовут Уилла Саттер, моя студентка. Возможно, я был с ней чуточку суров, — печатает Эйден. — Но высокомерные спортсмены — это моя ахиллесова пята. Я решил, что компенсирую ей это, сказав попросить конспекты у Рая».
«И как она у него спросит? — пишет Рен. — Она знает, что он её не слышит?»
Эйден опускает глаза. Виновен.
Редкое рассерженное фырканье вырывается из моей груди. Я ударяю кулаком по столу и показываю на него пальцем. «Засранец ты».