«Ничего нового, — подумала Шеннон. — Он бешеный с того момента, когда я сказала, что люблю его».
— А зачем люди вообще охотятся? — вопросом на вопрос ответила Шеннон.
— Неужто ты думаешь, что я такая скотина, что не обеспечу тебя олениной?
В сапфировых глазах Шеннон отразилось неподдельное изумление.
— Я так не думаю.
— Если бы я стал охотиться ради тебя, ты бы приняла от меня дичь?
— Да.
— В таком случае объясни, для чего ты отправилась на охоту? — допытывался Бич.
— Ты же не будешь все время за меня охотиться, поэтому я должна научиться обеспечивать себя.
— Ты гораздо лучше обеспечивала бы себя, если бы жила у Кэла и Вилли.
— Это ты так считаешь.
— А ты, конечно, так не считаешь.
— Не считаю, — подтвердила она. — И кроме того, я не могу оставить Чероки и Красавчика.
— Красавчика можно взять на ранчо.
— Чероки не пойдет.
— Откуда тебе знать?
— Это первое, о чем я спросила, когда вернулась.
Теперь пришла очередь Бича удивиться.
— Неужто ты спрашивала?
Шеннон молча кивнула.
— У меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять о том, почему ты уехал таким расстроенным и сердитым, — сказала Шеннон. — Я решила, что надо вернуться, чтобы… затем попытаться жить не своей, а чужой жизнью.
Веки Бича дрогнули — он увидел боль в глазах Шеннон.
— Но я не смогла бы уйти отсюда, не позаботившись о Чероки.
Бич почувствовал внезапное облегчение. Он ослабил объятия, его губы коснулись волос Шеннон, но сделал это он легонько, и она скорее всего не заметила.
— Такой старик может сам себя обеспечивать еще много-много лет, — сказал Бич. — Он может выжить один, а ты не сможешь.
— Чушь, — отреагировала Шеннон. — Она долгое время сама о себе заботилась. Ей это по душе. И поэтому она намерена остаться.
— Она?
— Да, она. Чероки — женщина.
— Всемилостивый Боже! А ты уверена в этом?
Шеннон кивнула.
— Так что перестань обо мне беспокоиться, вечный странник, — вполголоса сказала Шеннон. — Женщина может прожить в одиночку даже здесь, в долине Эго.
— Нет! Ты не переживешь зиму одна, — бесстрастно проговорил Бич, словно речь шла о банальной и бесспорной истине.
— Я пережила прошлую зиму, пережила позапрошлую и позапозапрошлую, — возразила Шеннон.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Молчаливый Джон пропал три зимы назад.
Некоторое время Бич ошеломленно молчал. Затем тряхнул головой, словно его стукнули и он хотел прийти в себя.
— Ты три зимы жила одна?
— Да.
Бичу хотелось, чтобы все сказанное было не правдой, но душой он чувствовал, что Шеннон не лгала.
— Значит, Молчаливый Джон погиб, — пробормотал Бич.
Шеннон кивнула и закрыла глаза.
— Он погребен под оползнем в верховьях ручья.
— Откуда ты знаешь? — раздраженно спросил Бич.
— Уже на вторую зиму я предполагала, что он погиб.
— Но окончательно узнала не так давно… Чероки рассказала мне, что она прошла по следу пришедшего без хозяина Разорбека до свежего оползня, когда Молчаливый Джон не вернулся со своего участка.
— Стало быть, здесь тебя удерживает только твое упрямство, — сказал Бич.
— В жизни только и можно держаться на упрямстве, — устало проговорила Шеннон.
— И ты собираешься оставаться здесь.
Шеннон кивнула.
— Проклятие! — выругался Бич. — Ты хочешь связать меня по рукам и ногам!
— Нет! Я просто говорю…
— Как я могу оставить тебя, беспомощную и беззащитную, одну? — сурово спросил он, сверля Шеннон стальными глазами. — Я не могу, и ты прекрасно это знаешь! Ты рассчитываешь, что я…
— Я не беспомощная! — перебила его Шеннон. — И я ни в чем не рассчитываю на тебя! Я не нуждаюсь в тебе!
Буря эмоций охватила Бича, вызвав спазмы в горле, породив в нем глухой гнев. Холод и мучения, которые он недавно пережил, не шли ни в какое сравнение с леденящей пустотой, овладевшей им, когда он подумал о возможной гибели здесь Шеннон, могила которой будет никем не отмечена, как и могила Молчаливого Джона.
— Черта с два не нуждаешься! — прохрипел, сдерживая гнев, Бич. — Ты и сегодня едва не погибла.
Несколько секунд Шеннон смотрела на человека, который находился так близко от нее и в то же время был так бесконечно далек. Отсветы лампы золотили его волосы и придавали некую таинственность его холодным серым глазам. Она готова была многое отдать, чтобы увидеть свое отражение в его глазах, в его сердце и душе.
Она готова была продать душу, чтобы стать тем солнечным восходом, который позовет его… и услышит отклик.
— Да, — согласилась Шеннон. — Ну и что из этого? Звезды снова появятся вечером на небе, солнце, как всегда, завтра утром взойдет… Только и того, что я этого не увижу. — На лице ее появилась странная, чуть печальная улыбка. — Мало что изменится. Так же, как сейчас. Смотри.
Шеннон подняла над водой руку. Вода булькнула и сомкнулась, словно и не было руки в том месте, словно руку никогда не омывала теплая влага источника.
Глядя на темную воду, Бич испытал боль, словно в его сердце вонзили нож и разрезали надвое.
— Видишь? — вполголоса спросила Шеннон. — Ничего не изменилось… а теперь, Бич, сделай то, что сделала вода, — отпусти меня.
— Ты все еще дрожишь.
— Я перестану дрожать как только оденусь.
— Вода греет получше, чем твои тряпки.
То, что руки Бича старались как бы защитить Шеннон, было гораздо красноречивее слов. Он не любил ее, но он заботился о ее безопасности.
Какое пьянящее чувство — сознавать, что о тебе заботятся, что тебя жалеют, что ты не одинока — даже если это не навсегда, если это всего лишь на время!
Искушение положить голову на грудь Бичу уравновесило стремление вырваться из его объятий. Как хорошо было бы прижаться к могучему, горячему телу, накрыться им, словно живым одеялом, почувствовать его жар и трепет.
Но внезапно ей вспомнились слова, брошенные Бичом, когда она потянулась к нему.
«Не трогай меня!»
И в Шеннон снова поднялось чувство стыда и унижения. Она резко оттолкнула руки Бича, пытаясь освободиться от объятий.
— Какого дьявола! — удивился Бич. — Почему ты меня отталкиваешь? Ты ведешь себя так, словно я собираюсь насиловать тебя!
Из груди Шеннон вырвался звук, похожий одновременно и на смех, и на рыдание.
— Ты ни за что не стал бы меня насиловать, и ты знаешь это сам. — В голосе Шеннон звучала горечь.
— Опасные слова, сладкая девочка, — хрипло сказал Бич.
— Почему же? Ты даже не хочешь, чтобы я касалась тебя… Мои прикосновения тебе неприятны…
Боль и горечь в голосе Шеннон пробили броню сдержанности Бича. Внезапно он дернулся и, разбрызгивая воду, поймал руку Шеннон. Он потянул ее под воду и прижал к возбужденному доказательству своего неукротимого желания. При этом он со свистом выдохнул воздух и тихонько застонал.
— Вот, — процедил он сквозь зубы, — теперь попробуй мне сказать, что я не хочу, чтобы ты касалась меня… Да я до смерти хочу тебя, и ты это отлично знаешь!
В сапфировых глазах, которые смотрели на Бича, читалось смятение.
— В таком случае зачем ты меня отталкиваешь? — задыхаясь, проговорила Шеннон. — Ведь я не призываю тебя любить меня… Я не прошу тебя оставаться со мной… Я лишь хочу почувствовать себя живой, прежде чем умру. Я вдова, которая никогда не была невестой, и если ты не возьмешь меня, я уйду в могилу и никогда не узнаю, что значит отдаться мужчине, которого ты любишь…
Неожиданно Бич взял девичью руку и оторвал от ноющей возбужденной плоти.
— Я не могу, — резко сказал он.
Шеннон нервно засмеялась и снова сжала его плоть.
— Чепуха, я-то вижу, что ты можешь…
Бич прерывисто, возбужденно задышал, когда Шеннон затеяла игру с тем, что служило доказательством его мощи.
— Ты девственница, — произнес Бич сквозь зубы.
— Я вдова.
— Но ты можешь забеременеть!