Шеннон резко повернулась к Бичу.
— Но я думала, что ты не уедешь до того, как они найдут золото, — побелевшими губами произнесла она. На ее лице появилась гримаса боли.
Бич обнял девушку и прижал к груди. Ее боль он чувствовал, как свою.
— Шеннон, — зашептал он ей в волосы. — Я не говорил тебе, что уезжаю. Я говорил, что надо ехать к хижине и заняться охотой.
Некоторое время Шеннон крепко обнимала Бича. Затем она отодвинулась и выдавила из себя некоторое подобие улыбки.
— Да, конечно, — проговорила она, уклоняясь от проницательного взгляда Бича. — Очень глупо с моей стороны… Не знаю, о чем это я вдруг подумала…
Но Бич совершенно точно знал, о чем подумала Шеннон. Его самого мучила мысль о его скором отъезде.
«Я не хочу сделать ей больно.
Я не могу остаться.
Господи, и зачем я вообще появился в долине Эго? Раньше я и предположить не мог, какую боль может причинить один человек другому.
Не знал я и о том, как женщина может кричать, не издавая ни звука… Сердце разрывается при виде этих скорбных глаз».
Вслух же Бич сказал:
— За последние дни ты уже хорошо научилась выслеживать оленя. К тому времени, когда олени и лоси начнут покидать высокогорье, ты станешь заправским охотником.
Но это было совсем не то, что хотела услышать Шеннон и в чем она сейчас больше всего нуждалась. Бич подстрелил много дичи и для Шеннон, и для Чероки, и голодная смерть зимой ей не грозила. Сейчас большая часть оленины находилась у Чероки и коптилась на медленном огне.
— Заправским охотником… Да, конечно, — с рассеянной улыбкой согласилась Шеннон. — Надо вместе попробовать… Попрощаемся с Рено и Евой сейчас или они придут ко мне, прежде чем вы трое навсегда уйдете?
— Шеннон, — голос у Бича внезапно дрогнул. Он проглотил комок, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшими эмоциями.
— Рено и Ева очень любят тебя, — произнес он наконец. — Они будут счастливы, если ты навестишь их.
— Да, конечно, — в третий раз прозвучали из уст Шеннон одни и те же слова. И в третий раз эти слова ровным счетом ничего не значили.
— Так ты навестишь?
— Навестишь? Кого?
— Рено и Еву.
— Не беспокойся, — нейтральным тоном проговорила Шеннон. — Ты не споткнешься через меня, если вздумаешь после странствий повидать близких.
— Да я совсем не это имел в виду!
— Разве? Ну а я имею в виду именно это.
— А как в отношении Калеба и Виллоу? — не сдавался Бич. — Ты и от них хочешь убежать?
Шеннон посмотрела на Бича прищуренными глазами:
— Это твоя родня, а не моя. И я не убегаю, а возвращаюсь к себе домой.
— Черт возьми, называть эту хибару домом, — процедил сквозь зубы Бич.
— Для меня это дом. И что бы ты ни говорил, я не изменю своего решения… Так что принимай все как есть.
Как, скажем, я приняла то, что ты уйдешь в любой момент, когда тебе подскажет совесть.
Шеннон отвернулась от Бича. Она молча наблюдала за двумя людьми, которые двигались, как единое целое, по крутому неровному склону. Позади Рено и Евы чернел вход в туннель. Именно отсюда они начали тщательно прочесывать местность.
Бич тоже наблюдал за ними. На скулах его играли желваки, он все не мог успокоиться из-за того, что Шеннон упрямо не желала покинуть место, где жить, по его разумению, ей одной было небезопасно.
Тем не менее Бич ничего с этим не мог поделать, как и не мог сделать так, чтобы глаза Шеннон не глядели печально.
— Уже поздно, — прервал наконец молчание Бич.
Шеннон кивнула, не отводя взгляда от замысловатого танца испанских стрелок, от мужчины и женщины, которых соединяли в единое целое не только хитроумные стержни, но и любовь.
Шеннон чувствовала, как любят друг друга Рено и Ева, и это отзывалось болью в ее сердце. У нее никогда не будет ничего подобного. Бич уйдет и унесет с собой ее любовь… И никогда не вернется назад.
«Я никогда не возвращаюсь на одно и то же место».
— Потребуется некоторое время, чтобы найти золото, — сказал как можно более ровным голосом Бич. — У нас есть много более полезных дел, чем наблюдать, как работают Рено и Ева.
— А сколько времени это займет?
Бич ответил не сразу. Его поразил глухой безжизненный голос девушки. Если раньше в нем слышались озорство, надежда, то сейчас он был совершенно лишен эмоций.
— Возможно, несколько дней, — ответил Бич. — Не так-то просто и довольно утомительно иметь дело с подобными стержнями.
— Дней…
Это слово Шеннон не произнесла, а выдохнула, и Бич понял, что она надеялась на несколько недель, возможно, месяцев…
Может быть, на то, что это продлится до первого снега, когда закроются все проходы к ручью Аваланш-Крик.
— В таком случае ты прав, — сказала Шеннон. — Мы не должны тратить время на то, чтобы любоваться ясным небом, или собирать цветы, или играть с Красавчиком, или держаться за руки, или лежать рядом ночью и притворяться, что завтра никогда не придет…
— Шеннон…
— Нет-нет, — не позволила Бичу прервать себя Шеннон, — помолчи… Ты прав. Нам пора отправляться…
— Проклятие! Ты все таким образом поворачиваешь, словно я прямо сейчас хочу проститься с тобой! Это не так!
— Может, так будет даже лучше.
— Ты хочешь этого? Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас?
— Чего я хочу? — Шеннон принужденно засмеялась. — Какое это может иметь значение, чего я хочу?
Внезапно из ее глаз брызнули слезы.
— Шеннон, — шепотом проговорил Бич. — Он дотронулся до ее щеки. — Сладкая девочка, не плачь…
Шеннон отшатнулась от Бича так резко, что едва не упала.
— Не трогай меня! — крикнула она.
— Но я…
— Если ты станешь меня трогать, — перебила его Шеннон, — я и в самом деле заплачу, и от этого нам обоим станет тяжелее.
Он наклонился и поцеловал ресницы, сквозь которые уже поблескивали слезинки.
— Давай, поплачь, сладкая девочка… Поплачь как следует, от всей души… Ради нас обоих.
Трепет пробежал по телу Шеннон. Она находилась в объятиях мужчины, который жалел ее, защищал ее, хотел ее. Но… любил только солнечные восходы, которых еще не видел.
Взглянув в глаза Бича, Шеннон увидела отраженную в них свою собственную боль и страдание.
«Поплачь как следует, от всей души… Ради нас обоих».
Напряжение, сковывающее тело Шеннон, внезапно спало. Она уткнулась в шею Бича и горько, не сдерживая себя, разрыдалась.
Закрыв глаза и сцепив зубы, Бич прижимал к сердцу Шеннон и тихонько баюкал ее, чтобы хоть капельку облегчить те муки и страдания, которые он, сам того не желая, причинил девушке.
«Странник и бродяга».
Несколькими минутами позже он отнес Шеннон к лошади, потому что боялся выпустить ее из объятий. Они ехали вдвоем в одном седле, сопровождаемые длинноногим мулом, вьючной лошадью и бегущим рядом Красавчиком.
Где-то на полпути слезы у Шеннон мало-помалу высохли. Но и после этого Бич не выпустил ее из объятий. Он продолжал прижимать Шеннон к груди, словно боясь, что кто-то ее отнимет.
Когда они добрались до хижины, Бич внес ее внутрь и положил на кровать. Несмотря на жаркий день, в хижине было прохладно, потому что несколько суток не топилась печь. Он накрыл девушку теплым одеялом и натянул его до подбородка.
— Я вернусь, как только расседлаю лошадей, — пообещал он.
Шеннон не стала возражать, она лишь кивнула. Кажется, она еще никогда не чувствовала себя такой усталой и озябшей. Даже тогда, когда пыталась освободить Красавчика из ловушки в ледяной воде.
Когда через несколько минут Бич вернулся, он обнаружил, что Шеннон задумчиво смотрит на полыхающее закатными красками небо, видневшееся сквозь щели в плохо подогнанных ставнях. На глаза ее падал узкий золотистый сноп света, меняя их цвет на какой-то совершенно экзотический, светло-лиловый. Таких глаз Бичу не доводилось видеть за многие годы своих странствий.
Шеннон обернулась и посмотрела на Бича. В ее необыкновенных глазах светилась такая печаль, что у Бича сжалось сердце.