Шеннон удивленно ахнула, а тем временем хлыст скользнул ниже. Единственная пуговица, удерживающая брюки, со звоном отлетела на каменный пол.
Шеннон снова осмотрелась вокруг, но не увидела ничего, кроме клубов пара да хлыста, который снова возвращался к ней. Она снова успела лишь ахнуть, когда хлыст весьма деликатно, не коснувшись кожи, рванул брюки вниз.
Шеннон задрожала, брюки соскользнули, и она осталась в одних панталонах.
— Б-бич!..
— Я хотел сделать это уже тогда, когда впервые увидел тебя в рванине, которая унижает твою красоту. Но тогда мой кнут напугал бы тебя… Надеюсь, сейчас ты не испугалась?
В сладостном предвкушении некоего таинства Шеннон закрыла глаза.
— Нет, — шепотом сказала она. — Все, что исходит от тебя, меня не напугает.
Хлыст стал снова извиваться и скользить по телу. Завязка, удерживающая панталоны, развязалась, и последний предмет одежды медленно соскользнул по ногам вниз. Она стояла обнаженная среди зыбких клубов пара, освещенная призрачным мерцающим светом свечи.
— Ты словно солнце, сладкая девочка… Ты прекрасна… Ты совершенна…
Голос Бича был низким и бархатным.
— Я смотрелась в твое зеркало для бритья, — сказала Шеннон. — Я никакая не прекрасная и далеко не совершенная.
— Для меня ты и прекрасна, и совершенна.
Искренность, с которой прозвучали слова Бича, стала для Шеннон еще одной лаской наряду с теми, которые дарил ей невероятно деликатный кнут. Мягкие кожаные кольца целовали ей плечи, полушария грудей, живот, бедра, чувствительную кожу под коленками. Эти прикосновения были нежны, неожиданны, удивительно возбуждали и, казалось, обещали новые чувственные радости.
Шеннон почувствовала, что у ее ног оказалась медвежья полость. Вода забурлила, и из бассейна вылез Бич. От его нагого тела шел легкий пар.
Он был красив, словно языческий бог, хотя тени под глазами свидетельствовали о том, что он был всего лишь человек.
«Я хотел бы быть другим человеком.
Не надо любить меня, Шеннон. Прошу тебя, не надо. Это так больно».
Воцарилась какая-то холодящая тишина, и Шеннон показалось, что сердце у нее вот-вот остановится. Внезапно она как никогда ясно поняла, что Бич скоро ее покинет.
Очень скоро.
Затем сердце у Шеннон встрепенулось и бешено заколотилось. Она подавила в себе желание закричать, потому что никогда не будет того, о чем так мечталось: ни общих радостей, ни страстных ласк, ни общего дома и детей, у которых были бы его глаза и ее улыбка.
Этому не суждено быть.
Она имеет возможность в последний раз насладиться его теплом, почувствовать слияние двух душ.
Нагая и прекрасная, Шеннон подошла к Бичу. Ее руки гладили и ласкали его тело, изучая и запоминая каждый мускул, каждый изгиб, каждую впадинку.
— Сладкая девочка. — Это были первые слова, прозвучавшие в тишине. — Моя богиня…
Ответом опустившейся на колени Шеннон было легкое прикосновение языка к возбужденной плоти.
— Перестань, — хрипло сказал он.
— Но я еще не запомнила, — возразила она и повторила ласку. — Позволь мне… запомнить тебя.
Бич не знал, что ответить, да ему и не хватило воздуха, чтобы что-то сказать. Шеннон была живым теплом, обволакивающим его, воплощением нежности, жарким пламенем, которое опаляло его тело. Нежно и в то же время неистово она ласкала его, познавая его такими способами, каких он не мог ожидать от нее.
Содрогаясь от сладостных ощущений и пытаясь контролировать себя, Бич вдруг осознал, что Шеннон ласкает его так, словно делает это в последний раз.
«Она понимает, — подумал он. — Откуда-то ей все известно».
С его губ слетело ее имя, но произнесено оно было невнятно, ибо Бича сотрясали волны страсти. Он до последнего момента пытался сохранить над собой контроль, однако, поняв тщетность своих усилий, повалил Шеннон на медвежью полость и вошел в нее, желая хотя бы отчасти утолить ее клокочущую яростную страсть к нему. Но даже излившись в глубине ее горячего лона, Бич не освободился от угрызений совести. В глазах Шеннон он увидел тоску женщины, которая знает, что обречена на одиночество. А когда он целовал ее, ему казалось, что ни одна женщина не понимала его так, как Шеннон.
Бич был не в состоянии что-либо сказать — спазмы сжимали ему горло. Он стал покрывать поцелуями волосы девушки, ее лоб, брови, щеки, уши, дрожащие жадные губы. При этом он продолжал легонько покачиваться на ней, подводя ее к сладостному финалу.
Прерывистые, судорожные стоны и вскрики Шеннон дали ему понять, что она достигла экстаза, к которому он ее подводил. Он счастливо улыбнулся, чувствуя ритмичные содрогания женской плоти, сжимающей его плоть, и продолжал покачиваться, чтобы продлить и увеличить сладострастные ощущения.
Шеннон широко раскрыла глаза, переживая новое, дотоле неведомое наслаждение. Тело Бича продолжало ритмично двигаться, и Шеннон отвечала ему все более горячо, все более неистово. Она стонала, ногти ее впились в мускулистую спину Бича. Она судорожно выгнулась навстречу Бичу, содрогаясь в экстазе.
Бич засмеялся, но усилий своих не ослабил. Движения его были размеренные, и в то же время яростные. Девушка снова выгнулась ему навстречу — тело ее пронзила сладостная боль, и она, вскрикнув, порывисто прижалась к Бичу.
Крепко обняв Шеннон, Бич запечатал ее рот столь же яростным поцелуем. Содрогания тела Шеннон постепенно слабели, а когда они стихли, Бич снова возобновил движения внутри нее.
Новая молния опалила Шеннон.
— Бич? — ошеломленно, почти испуганно спросила она.
— Все в порядке, сладкая девочка, просто я хочу знать.
— Ч-что?
— Как ты способна меня завести. С каждым разом ты это делаешь все сильнее.
— Я? — прерывисто выдохнула Шеннон. — Это не я, а ты…
Она не закончила фразу, тоненько вскрикнув от удовольствия, когда Бич приподнял ей бедра и крепко прижался к ним всем телом и вошел в нее энергично, мощно, глубоко.
Задыхаясь, Шеннон при каждом толчке повторяла имя Бича, чувствуя, как накатывают волны наслаждения, лишая воли и сжигая ее. Мощная разрядка Бича сплавила любовников в единое целое, дотоле нечто неведомое ни одному из них.
Наконец Бич медленно, осторожно опустил Шеннон и отодвинулся в сторону. Не говоря ни слова, он чиркнул спичкой и зажег фонарь, который стоял неподалеку на деревянном ящике.
И при свете фонаря стали видны два тяжелых седельных вьюка. Поверх одного из них лежало золото.
Едва бросив на вьюки взгляд, Шеннон поняла, что она потеряла Бича. Она проиграла — Бича позвали солнечные восходы, которые он еще не видел.
— Шеннон, сладкая девочка, я…
Она покачала головой, прикрыла пальцами рот Бича и посмотрела на него сухими, без слез глазами. Слезы приходят, когда появляется надежда, а у Шеннон ее не было.
— Я всегда буду тебя любить, — прошептала Шеннон. — А теперь поезжай, мой дорогой, мой непутевый бродяга и странник. Поезжай — и все…
21
Шеннон вошла в лавку Мэрфи в сопровождении Красавчика. Взятый у Чероки шестизарядный револьвер висел у пояса. Она не могла сказать, сколько времени прошло после отъезда Бича. Она знала лишь, что при нем листья осины были сочными и зелеными, а сейчас приобрели какую-то безжизненную декоративную позолоту.
Ей казалось, что она чем-то похожа на эти безжизненные листья. Было время яркого солнечного света, буйной зелени и бурлящей радости; а затем мир изменился, и все в нем тоже изменилось.
«Как жаль, что меня не может сорвать ветер и унести прочь, как уносит он позолоченные осиновые листья. Но конечно же, я не лист, я женщина, и Чероки нуждается во мне. Нога у нее скорее всего никогда окончательно не заживет.
Может быть, когда-нибудь я смирюсь с потерей Бича, привыкну к этому, как Чероки привыкла к больной щиколотке… Может, боль у меня притупится, и мне не будет казаться, что потеря произошла лишь вчера».