Было ясно, что лейтенант не желал присутствовать при нашем разговоре. Пантюхов сел на койку и притиснул меня крупными коленями к углу письменного стола.
— Книжку «Боевой номер» спрашивать будете или по материальной части? — спросил Пантюхов.
— Я не поверяющий и не инспектор. Поговорим лучше о вашей жизни.
— О жизни?! — удивился Пантюхов. — Зачем?
— Буду писать о вас в газету.
По лицу Пантюхова разлилось недоумение. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
— Расскажите о себе, — попросил я и, достав блокнот, приготовился записывать. Пантюхов наморщил лоб.
— Родился я в Суслах. Ну, значит, жил там, а потом меня призвали на флот. Приехал сюда и первым делом изучил…
— Книжку «Боевой номер»? — спросил я.
— Да, — радостно ответил Пантюхов.
Я тяжело вздохнул.
— Расскажите что-нибудь о жизни на торпедолове. Какие были интересные случаи?
— Интересного ничего не было, — ответил Пантюхов. — Мы ловим торпеды, которыми стреляют боевые корабли.
— Ну и как вы их ловите?
— Очень просто. Жахнет, скажем, подводная лодка торпеду, ну мы сразу за ней. Она, окаянная, себя в воде как живая ведет. Норовит куда-нибудь на глубину уйти или, еще чище, в борт катера садануть. Когда начинаем стропить торпеду, тут гляди в оба, чтобы, значит, за борт не сыграть.
Пантюхов замолчал.
— Все? — спросил я.
— Все, — ответил Пантюхов.
Мне стало тоскливо. Я понял, что никакой, даже самой плохонькой информации я здесь не напишу. Пантюхов смотрел на меня. Я взглянул на его розовые щеки и подумал, что его, конечно, можно сфотографировать, но только дЛя того, чтобы послать фотографию на выставку «Здо-ровье».
Появился лейтенант. От него пахло ветром и морозом.
— Сейчас снимаемся со швартовых, — сказал он.
— Куда пойдем?
— На другой рейд. К боевым кораблям.
— Что ясе вы мне раньше не сказали! — воскликнул я облегченно, пряча ручку и блокнот в карман. Обстановка коренным образом менялась. На боевых кораблях я, разумеется, соберу достаточно настоящего материала. Пантюхова я отпустил, и он убежал по коридорчику.
Вместе с Григоренко я прошел в ходовую рубку.
Ветер к этому времени усилился. Обледеневшие снасти звенели, как струны. Григоренко звякнул машинным телеграфом, и я услышал, как глухо загудели моторы. Мы вышли в море. Сразу же за мысом на катер налетели волны. Крутые, в белых, мерцающих шапках валы шли ряд за рядом, как танки в атаке. Нас подбрасывало почти к самым тучам, а затем швыряло вниз. Дождя уже не было. Сыпал снег. Крепким напором ветра его набивало даже в рубку через узкие дверные щели.
— Вот это здорово! — крикнул оживленно лейтенант.
Я не разделял его восторгов… Катер ежеминутно зарывался в волну по самую рубку. В эти моменты я слышал, что под ногами журчит волна. Рубка стонала, как живая.
— Долго будем идти?
— Часа три — четыре, — ответил Григоренко, — если течение будет попутное.
Я посмотрел на бак торпедолова и увидел в бледном отблеске отличительных огней фигурку моряка.
— Там же человек!
— Ага, — сказал Григоренко, — это Пантюхов. Лед скалывает. Если не сколем лед, можем последовать прямым курсом на дно.
Мне стало не по себе:
— А его не может смыть в море?
— Не смоет. Пантюхов привычный к этому делу. Кроме того, его надежно концами привязали.
В иные моменты торпедолов подбрасывало кверху кормой, и тогда оголенные винты, вращаясь с удвоенной быстротой, трясли катер, как былинку. Распахнулась дверь, и в рубку, шипя, рванулась вода. Григоренко захлопнул дверь ногой и сказал мне:
— Шли бы в каюту. А то слизнет в море — и поминай как звали. В такую погоду спасти человека все равно что кита через игольное ушко протащить.
Я знал, что обычно говорят: верблюда через игольное ушко. Но лейтенант, видно, был насквозь моряком, и я не стал его поправлять. А в словах его, конечно, была известная доля логики. Через узкую горловину, которая выходила в рубку, я спустился вниз. В каюте было теплее. За стальной обшивкой бесновалось море. Его удары были звонкими и могучими. Корпус содрогался всем своим набором: ходуном ходили пиллерсы, стрингеры и шпангоуты. Я прилег на койку, но меня тут же сбросило вниз. Больно ударился головой о ножку стула. Черт бы побрал и этот катер и шторм!
Качка стала ощутимей. Временами, ухватившись за край стола, я чувствовал, что стою горизонтально. Зпа- чит, в это время катер лежал на борту.