— Почему вы не выполнили приказания?
Разговор был крутым. Зорин получил взыскание и, пройдя в кубрик, швырнул в угол бескозырку:
— Придирается по пустякам…
Он ожидал поддержки со стороны товарищей, цр произошло что-то другое, совершенно непонятное Юрию. Сначала в кубрике нависла напряженная тишина. Затем, сжимая кулаки, подошел Юлдашев и выкрикнул Юрию в лицо:
— Болтаешь языком, как шваброй!
— Ты что, белены объелся? — удивился Юрий.
— Сам ты, понимаешь, белены объелся. Не соображаешь, что говоришь…
Погодя Юрий спросил у одного из товарищей:
— Что это Юлдашев вскипятился?
— Не прав ты, — неохотно пояснил матрос. — Если хочешь знать, у Юлдашева ни отца, ни матери нет. Беспризорником рос. До призыва имел приводы в милицию за хулиганство. Брагин из него, можно сказать, человека сделал. Воспитывал. Недавно Юлдашева в комсомол приняли…
Вечером Зорин долго сидел на сигнальном мостике. Через белесые облака раскаленным пятаком просвечивал лунный диск. С надрывом, как от непосильной ноши, гудели буксиры. С берега, из парка, доносилась танцевальная музыка.
«Может быть, с Юлдашевым матросы по-своему правы, — думал Юрий. — Но для меня-то Брагин что хорошего сделал? Вот сейчас на берегу фокстроты крутят, а я не уволен по его милости. — И тотчас же останавливал себя: — А Юлдашев считает его чуть ли не отцом родным… Конечно, не без основания…»
Это чувство недоумения и задетого самолюбия не оставляло Юрия и на следующий день, и потом, позже. А время текло, как и прежде, разграфленное сеткой железного корабельного распорядка.
Однажды на занятиях по морской подготовке Зорин попал на шестерку, которой управлял капитан-лейтенант Брагин. Отошли от борта, поставили рангоут, подняли паруса и, подгоняемые свежим ветром, понеслись вдоль изъеденного бухтами и бухточками берега. Было прекрасно! Юрий смотрел на зеленую воду, стремительно проносившуюся вдоль шлюпки, и представлял себя в других широтах, на других меридианах.
«Да, конечно, море можно любить и ненавидеть, но жить без него трудно, нельзя». Так Юрий думал и раньше, но сейчас понял, что эта мысль стала ему совсем близкой.
— К повороту! — скомандовал Брагин. — Поворот через фордевинд!
Потом он подал другую команду:
— Фок к мачте!
Юрий оторвал взгляд от воды, схватился за фок-шкот и тут, цепенея от страха, заметил, что шкот захлестнуло. Захлестнуло по его вине: для облегчения он обмотал шкот вокруг утки, и вот теперь он намертво удерживал парус. Трясущимися руками Юрий пытался развязать узел, но безуспешно. А шлюпку уже рвало ветром, неудержимо клонило к воде. Мелькнули лихорадочные мысли: «Поворот через фордевинд самый опасный. Чуть зазеваешься— перевернет». Крен становился больше и больше. Мачты, казалось, уже цеплялись за верхушки волн. В глазах мелькнула береговая черта, которая виднелась снизу, перекошенные лица товарищей, гребешки волн и свои руки. А эатем Юрий увидел еще одни руки: крепкие, ловкие, мужские. Одно неуловимое, точное движение — и освободившийся фок-шкот затрепетал на ветру.
— А теперь фок к мачте, — сказал капитан-лейтенант Юрию и возвратился на свое командирское место у румпеля. Шлюпка выровнялась. Через мгновение она легла на новый галс, и тотчас ветер ударил в паруса, за кормой весело зашуршала вода, брызнуло в глаза солнце, которое на время было заслонено поднявшимся бортом.
Юрий взглянул на Брагина и наклонил голову: «Сейчас опять будет ругать и, наверное, накажет». Но капитан-лейтенант смотрел дружелюбно. Он смахнул с лица бусинки соленой воды и сказал:
— Запомните на всю жизнь: шкоты намертво крепить нельзя.
«Неужели не поругает? Неужели вот тут, перед товарищами, которых он, Юрий, из-за своей небрежности подверг опасности, капитан-лейтенант не скажет что-нибудь очень сердитое и, в сущности, справедливое?»
Нет, офицер, казалось, даже и не заметил того, что случилось, и по-прежнему четко подавал команды.
Понемногу Юрий успокоился. То ликующее ощущение радости, которое пропало в минуту опасности, вернулось к нему и стало еще более светлым.
Возвратившись на корабль и разминая после долгого» сидения в шлюпке ноги, Зорин сказал Юлдашеву:
— Ничего не понимаю. В тот раз командир наказал меня за то, что я не подмел сигнальный мостик, а сегодня, когда по моей вине чуть было не перевернулась шлюпка, он даже замечания не сделал.