I. Настоящее. День
Отец скрипнул зубами, поясница, отвыкшая от садово-огородных работ, болела, а локти ныли, потом охнул и выпрямился. Сколько напоминал ему, сколько просил передохнуть, но вдохнув сырой, полный запахов осеннего парка, октябрьский воздух он постоял немного, а затем принялся за работу дальше.
Последней, переполнившей чашу терпения, каплей был разговор, случившийся пару недель назад. Приходящая медсестра, раз в месяц навещающая моих родителей, одиноко доживающих свой век в сером кирпичном доме, заметила в разговоре: "Если попробовать привести сад в порядок и убрать высокий облезлый забор, то разноцветные гирлянды, декоративная фигурка Страшилы, собранная из метлы и дырявого мешка, плюс пузатые, разбросанные как попало тыквы с вырезанными рожицами – и старую, давно просевшую дачу можно превратить в волшебный домик. Немного труда и терпения и пугающий взрослых и завораживающий детей интерьер призрачного, заколдованного места будет готов".
Сказано было без задней мысли, чтобы хоть как-то развеять унылое прозябание пожилой семейной пары. Покинув дом, женщина сразу забыла эти слова и сейчас даже и не вспомнила бы, как переглянулись старики. Как её замечание про окрестную детвору, которая возбужденно готовится встретить Хэллоуин, легло хмурой тенью на давно ведущийся внутрисемейный спор. Жаль, тогда я не мог вмешаться в разговор и попытаться отговорить. Теперь пробовать их остановить уже бесполезно.
Край садовой лопаты входил в землю мягко, копалось вокруг деревьев легко, и вскоре между охапок душистых, пахнущих пряной гнильцой листьев возник первый рядок неглубоких канавок. Еще пара движений, постукивание черенком о приземистый край крохотного штакетника, чтобы сбить мусор, и выемки, в которые уютно лягут пузатые, украшенные щербатой улыбкой овощные головы, готовы. Отец оглядел кривоватый канал, вновь пересчитал борозды, спросил мое мнение – пожалуй, хватит, – одобрил я, и утвердительно кивнул. Теперь осталось накрыть все фанерой, а после можно браться украшать крохотную изгородь.
Вместе работать руками на свежем воздухе уже давно не приходилось. Время от времени, попадался по-настоящему тяжелый кусок дерна или нужно было тянуться на носках, надевая на высокий шест праздничный фонарь. В такие моменты я замечал, как отец кривится: в боку предостерегающе покалывало, и тогда он вспоминал об изношенном сердце, но вроде пока обходилось. Главное же, с каждым усилием, когда нам приходилось на тачке возить землю или натягивать на окна ажурную, вырезанную руками мамы паутину, клеить на фасад маленьких картонных нетопырей и собирать игрушечную детскую скамейку, я чувствовал – тянущая пустота, давно поселившаяся в груди моего родителя, рассасывается, а тоскливая боль отпускает.
Было непривычно хорошо, и мне, и ему нравилась приятная усталость, когда мастеришь что-либо. Вновь собирать своими руками разные вещи, после нескольких месяцев вынужденного безделья, оказалось по-настоящему здорово, и лишь незаметно сгустившиеся сумерки, да дрожь в отцовских коленях подсказали – пора передохнуть, а может, и вовсе закруглиться. Основная работа закончена и осталось последнее. Мы отложили в сторону грабли и лопаты, я воткнул в гнездо, еще вчера протянутого удлинителя, штекер. Загадал желание, чертыхнулся и щелкнул реле.
Ближайший, покосившийся уличный фонарь потух, вскоре еще один, но так стало даже лучше, страшнее. Неказистая, еще тех, сталинских времен, огородная дача стала зыбкой, а затем медленно растворилась в ночном мраке. Гирлянды замигали спустя минуту, разноцветные шары и ленты вспыхнули рассеянным светом, и из глубины неосвещенной улицы, с обеих сторон которой темнота сгустился до осязаемо жидкой пелены, верхом на облаке, выплыл фантастический сад.
Отец еще раз оглянулся и внимательно оценил работу. Через маленькую калитку в сторону дома вела ухоженная дорожка из битого кирпича и цветной плитки. Живые цветы, заботливо высаженные по краям искусственного ручья, и к утру увянущие от холода, мягко оплетали рукотворный мостик, а на вершине горы из тыквы восседал улыбающийся Бугимэн. Чуть поодаль стояли деревянные детские скамейки, за ними покачивался гамак, ну, а между водяной мельницей и двумя устало склонившими ветви деревьями высился сам Пряничный Домик. Несколько дней ушло на изготовление вафельных стен, и теперь, украшенные нитями слюдяной пудры, неотличимые от настоящих домашних вафель, рифленые панели обхватывали дом со всех сторон. Ставни, похожие на глазурные пряники, расписывались вручную, а ступеньки в виде широких печеночных коржей пришлось заказывать отдельно. Наконец, на крыше необыкновенного дома расположилась крохотная башенка и крепилась печная труба, с края которой свисала сахарная вата.
С минуту полюбовавшись совместной работой, отец начал выискивать недостатки. Наученный горьким опытом, я молчал. Если отца руки все чаще подводили, предательски дрожали, то глаза бывшего архитектора и прораба безошибочно подмечали досадные детали. Где-то можно было лучше натянуть резину, что-то, в свою очередь, стоило ослабить, но по-настоящему он опасался только плохой погоды. Вода и ветер могли подпортить декорации и отменить праздник, хотя пока было сухо. Он не торопясь спустился с крыльца, привел недоделки в порядок, предлагать свою помощь я даже не пытался. Вновь огляделся и, уже когда прилично стемнело, мы вернулись в дом.
Не знаю... Бывает ли такое еще у кого-нибудь... Каждый раз хочу спросить и каждый раз забываю... Мальчик вернулся вместе с отцом в дом, поцеловал мать, сел за стол и вместе с тем остался здесь, в саду.
Чувствовал, как на улице похолодало, как задул резкий ветер, весь день прятавшийся среди голых веток. Видел, как он подхватил забытый пакет, недолго поиграл и закинул его на крышу. Слышал, как где-то тихо закапало, сильный порыв дернул провисший брезентовый рулон, обложенный со всех сторон комьями земли и накрытый опавшей листвой. Он просел и теперь, через край, мусор начал падать внутрь. Еще чуть-чуть и все обвалится, и тогда посреди сказочно красивого антуража станет заметна аккуратная прямоугольная яма, провал в голой земле, выкопанный еще накануне утром.
Последней октябрьской ночью, в канун Дня всех святых, стариковская халупа превратилась в уютный детский домик, эскиз которого неделей раньше срисовали с аляповато-праздничной открытки. От дома родителей веяло теплом и уютом, пахло сдобой, и лишь иногда порыв ветра рушил сладкий строй ухоженного великолепия. Стоило задуть сильнее, как ароматы корицы с патокой перебивались запахами сырой земли.