– Что ты придурок.
– Видишь, а про твоего папу она такого не сказала, значит, отчасти чувствует и свою вину. А какая может быть ее вина, если, как ты считаешь, у твоего папы появилась любовница? И почему мама повезла тебя по магазинам и так странно себя вела?
– Ну… Например, хотела успокоиться или, если все же рассматривать версию любовницы, доказать себе, что она красивая. Не знаю.
– У Милы бывало похожее. Натворит каких-нибудь глупостей с вечера, а утром стыдно. Чувство вины – оно такое… Кто-то пытается исправить ошибки, а кто-то – утешить себя подарками.
– Думаешь, это она себе кого-то нашла? – ахнула я.
Заподозрить такое про маму я и подавно не могла.
– Нет. Просто все может оказаться совсем не так, как кажется.
Амелин всегда успокаивал чем-то подобным, рассказывая о скрытых причинах и недосказанности, о неспособности слышать, слушать и ждать. Он умел утешать, и, если бы верил в Бога, из него, наверное, вышел бы отличный священник.
В воскресенье им предстояло отправиться с выступлением на детский утренник в частный загородный дом. Кто-то из Лёхиных подписчиков пожелал пригласить его к себе, отчего Лёху просто распирало от гордости.
Сначала я тоже собиралась поехать с ними, пофотографировать и развеяться. Но потом выяснилось, что в машине, которую выделило агентство Лёхиной мамы, всего четыре пассажирских места, и мы договорились с Амелиным встретиться после его возвращения.
На следующий день мама полдня не выходила из своей комнаты, а папа не звонил.
Я поделала уроки, разобрала мешок с обувью и потом часа два в ожидании условленной встречи чистила фотографии в телефоне.
Почти все летние. В деревне у Амелина и потом в Капищено. Основную часть фотографий из деревни снимал Лёха, поэтому большинство из них были смешные.
Я, взмыленная, на четвереньках мою полы, а все кругом залито водой из-за того, что кто-то опрокинул ведро. Я лезу на яблоню за жирным орущим соседским котом, потому что парни отказались его снимать, сказав, что кот – мужик и должен преодолеть себя. Я, запутавшаяся в гамаке, я с опухшим из-за укуса мошки глазом, я позирую с сигаретой в руках в вульгарном желтом сарафане и дурацком венке из садовых ромашек, я лохматая, с отпечатком подушки на лице, я мокрая, облитая из шланга прямо в одежде, я на спор пытаюсь сварить компот из яблок, я раздуваю костер, я пытаюсь дотянуться до бельевой веревки, чтобы развесить постиранные вещи, и всё в том же духе.
Летние воспоминания всколыхнули массу теплых чувств.
Все, даже не самые приятные моменты сгладились, затуманились, изменили цвет и значимость, оставив на сердце только нечто приятно-обжигающее, как раскаленный песок на карьере, и волнительно-душное, как ночное предгрозовое небо.
Дойдя до фотографий из Капищено, я уснула. Зелень, зелень, очень много зелени, солнца, музыки и танцев, а когда проснулась, сразу услышала голоса. Мамин и папин. Спокойные. Негромкие. Помирившиеся и довольные.
Из окна струился призрачный зимний свет, выбираться из нагретой постели было прохладно, но я сразу же помчалась на кухню.
Мама сидела, облокотившись о стену и положив ноги на табуретку, а папа, стоя у плиты, варил кофе.
– Вы, вообще, нормальные? – невольно выкрикнула я.
Оба вздрогнули и обернулись.
– О, привет! – обрадовался папа. – Как дела?
– Пол холодный. – Мама кивнула на мои ноги.
– Нет. Сначала вы мне оба объясните, что это было.
Папа посмотрел на маму, мама на него.
– Мы помирились, – сообщила мама.
– Прости, что не отвечал, – сказал папа. – Не хотел расстраивать тебя своим плохим настроением.
– Ты где был?
– У Решетниковых.
– И?
Они опять переглянулись.
– Тоня, – медленно произнесла мама. – Ты уже взрослая и должна понять…
Глубоко вздохнув, она сделала паузу:
– Мы решили завести ребенка.
– Я решил, – с нескрываемой гордостью добавил папа.
– Что? – Смысл этих слов как-то плохо улегся в сознании. – У вас уже есть ребенок.
– Я имела в виду еще одного. – Мама поднялась мне навстречу. – Маленького.
– Ты беременна?
– Ну да. – Она пожала плечами.
– Ты же не против? – поинтересовался папа.
– Об этом нужно было заранее спрашивать.
Я все еще не могла осознать услышанное и понять, как я к этому отношусь. Я была готова к чему угодно, даже к разводу, но уж точно не к ребенку.
– Ты расстроилась? – спросила мама.
– Нет, просто это неожиданно. Очень. И еще, я не понимаю, почему вы из-за этого поссорились. Папа не хотел?