– Ничего подобного!
– Но ты это сказала таким тоном…
– Каким?
– Возмущенным.
– Неправда.
– Глупенькая, я же тебя знаю. Если бы я сказал, что целовался с ней, это обидело бы тебя гораздо меньше. Но клянусь, бить меня я разрешаю только тебе. Ну и детям еще. Но это другое.
– Так! – Я схватила его за подбородок и заглянула в глаза. Они были чернее темноты. – Значит, ты с ней целовался?
– Нет. Честно. Просто она одна меня пожалела, спасла оттуда и забрала лечить.
– Лечить? – Я аж села.
– У меня ведь губа была разбита.
– Я не заметила.
– Так уже все прошло.
– Ну ладно и что потом?
– Потом мы сидели у нее в комнате и просто разговаривали. Я пытался сказать, что у нас время закончилось, но она ответила, что это не важно. И что, если захочет, ее папа купит нас, и мы будем жить у них круглый год.
– О чем же вы разговаривали?
– Обо всем. Не знаю, ну вот как обычные люди разговаривают.
– Ты никогда не разговариваешь как обычный человек.
– Она злилась на свою семью и говорила, что они все ужасные. А я слушал и кивал.
– Стихи читал?
– Совсем немного.
– Сказки рассказывал?
– Сказки – нет.
– Она красивая?
– Вообще нет. Совсем некрасивая. У нее кривые зубы, косые глаза и горб.
– Горб?
– Ну как бы одно плечо выше другого.
– Все ясно, значит, красивая.
– А когда мы вернулись, она стала просить отца оставить меня у них жить.
– И?
– Он предложил мне остаться. И платить за то, что я буду ее развлекать. Позвал к себе в кабинет и долго рассказывал, как они с ней намучились. Что она два месяца назад вернулась из реабилитационного центра после неудачной попытки самоубийства, ничего не хочет, ничто ее не радует и что сегодня впервые за все это время она хоть чем-то заинтересовалась.
– Кажется, я начинаю догадываться, что за разговоры «о жизни» у вас были.
Амелин обнял меня сзади и положил подбородок на плечо.
– Ты такая у меня умная!
– Значит, ты отказался?
– Это было довольно сложно. Он стал давить и угрожать. Пришлось показать ему свои руки и прочесть «Жатву глубокой скорби». И он вроде понял. Нет, не Маркеса, а то, что я ему не подхожу.
– И это все?
– Но ты хоть немного рада?
– Чему? Что ты не согласился стать придворным шутом?
– Нет, что тебе я достался бесплатно.
– Мне приходится расплачиваться своими нервами, а это намного дороже денег.
– Поверь, твои нервы в безопасности. Я же тебя очень люблю!
Глава 8
Вита
Утро выдалось морозным. Щеки и нос горели, шарф под горлом и прядки волос покрылись мелкими комочками льда. Пальцы еле сгибались. Из носа текло.
Мальчишки, класс седьмой, нарочно устроили толкотню перед турникетами. Их девчонки громко возмущались, но пройти не могли.
Часы перед входом показывали восемь двадцать.
Охранник отключил блокирующие проход вертушки турникетов, и весь скопившийся ученический поток хлынул заснеженной лавиной в раздевалку. Такое происходило каждый день, я не обращала внимания.
Между вешалок царил неменьший бардак. Найти свободный крючок, переобуться и при этом не скинуть чужую одежду – задача не из легких. Зимой каждое утро в школе напоминало маленькое сражение. И я в нем была далеко не лучшим бойцом.
С обувью приходилось сложнее всего. Банкетки занимали самые шустрые – пристроиться некуда. Чтобы расстегнуть один сапог, стоя между вешалок, приходилось несколько раз нагибаться и разгибаться, пропуская кого-нибудь мимо.
Наклонившись в очередной раз, я почувствовала, что сзади кто-то стоит, но выпрямиться не успела. На спину легла чья-то тяжелая рука и надавила так, что моя голова оказалась под висящей одеждой.
Ужасное положение, отвратительная ситуация.
– Стой, Котова, и не рыпайся.
Я узнала голос Дубенко.
– Ты вообще в курсе, что из-за твоего кренделя трудовика чуть не уволили? А на окна поставили замки, – сказал Тарасов, – и теперь на Новый год ничего не пронесешь?
Под «ничего не пронесешь» Тарасов имел в виду алкоголь, который они передавали через окно в кабинете труда, когда в школе проводили вечера.
– Так что с тебя вся дискотечная алкашка. Список скину. Как будешь проносить – твои проблемы. И попробуй только спалить или нажаловаться. Я тебе такое устрою, всю жизнь помнить будешь. А вздумаешь подослать очередных отморозков, мой папа их посадит. Он у меня теперь майор.
Отец Дубенко работал участковым полицейским и вечно его отмазывал.
Я попыталась избавиться от его руки, дернулась вперед и, не удержавшись, свалилась под вешалки. Парни заржали.
Прозвенел звонок.
– Освобождаем раздевалку, – послышался голос дежурной химички.