Во время Первой мировой войны Оксфорд опустел. Тут-то университет и заметил по-настоящему своих студенток. После войны девушки почувствовали себя гораздо свободнее, а в 1920 г. Оксфорд стал присуждать женщинам ученые степени. Дороти Сэйерс была среди первых студенток, удостоившихся этой чести.
Еще в конце XIX века Оксфорд, по словам одного из выпускников, перестал быть местом религиозных и эстетических движений и превратился в игровую площадку. Студенты самозабвенно играли в крикет и другие спортивные игры, но главным спортом Оксфорда и Кембриджа, безусловно, оставалась гребля.
Сочетать тренировки с напряженной учебой было практически невозможно, но, как отмечает Э. К. Бентли, никто не видел в этом ничего дурного — таков был дух времени. Сам Бентли был выдающимся гребцом и капитаном гребного клуба.
Есть два основных вида университетских гребных гонок: внутренние, которые называются bumps — буквально «толкалки» (они проходят два раза в год, в феврале и в мае), и ежегодная регата, в которой соревнуются Оксфорд и Кембридж.
Поскольку и Кэм и Айсис (приток Темзы, протекающий в Оксфорде) — довольно узкие реки, то внутренние соревнования устроены как своеобразные салочки: лодки идут друг за другом, задача заключается в том, чтобы толкнуть впереди идущую лодку — тогда можно занять ее место (продвинуться вперед на одну позицию). Порядок, в котором лодки стартуют, определяется прошлогодними результатами. Точно так же результат каждого предыдущего дня определяет порядок построения на следующий (гонки длятся несколько дней).
Лодка, оказавшаяся первой, называется «глава реки» (head of the river) — это очень почетное звание. Последняя лодка — «хвост реки» (tail of the river). На стенах в Оксфорде и Кембридже можно видеть граффити, прославляющие победу над противником. Победители заказывают себе весло, которое можно вешать на стену — на нем часто бывают выгравированы названия тех колледжей, которые удалось оставить позади в ходе гонок. Кроме того, победившая команда получает право «носить свои цвета» — у каждого колледжа свое определенное сочетание цветов на спортивной одежде.
В рассказе «Настоящий табар» речь идет об оксфордских внутренних гонках:
Глаза каноника за стеклами очков загорелись.
— В тот год, когда мы получили право носить свои цвета, лодка Уодем-колледжа продвинулась вперед на пять позиций. Это была лучшая неделя в моей жизни.
Получение места в престижном колледже обрадовало каноника меньше: «…это счастье иного рода, и ощущаешь его не так остро, уж поверьте».
Однако гребные гонки с Кембриджем — событие еще более важное. Они проходят весной в Лондоне, на Темзе, и собирают огромное количество зрителей. Цвет Оксфорда — темносиний, цвет Кембриджа — голубой.
Некоторое представление о том, что значит для гребцов участие в этом состязании, дает рассказ Дэвида Винзера «Убийство накануне регаты»:
«… десять или одиннадцать человек три месяца думают только о том, чтобы попасть в команду и привести Оксфорд к победе. Это уже просто помешательство, навязчивая идея».
Опять-таки, Дэвид Винзер знал об этом не понаслышке: он не только был членом команды Оксфорда, но и участвовал в легендарной регате 1937 г., когда Оксфорд победил впервые после тринадцати лет поражений.
Внутренние гонки, как правило, про водятся на лодках-восьмерках, а еже годная регата — исключительно на них. В такой лодке находятся восемь гребцов и рулевой. Рулевой сидит на корме.
Он управляет лодкой, дает указания команде, принимает тактические решения. Следующий от кормы — загребной (восьмой номер), он определяет ритм и скорость гребли. Обычно загребной — самый искусный гребец, у него лучше всего отточена техника. Седьмой номер — своеобразный буфер между загребным и остальной командой, он должен особенно точно повторять его движения. В середине, как правило, находятся самые физически сильные гребцы — в рассказе Винзера это Джон и Гарри, успех которых напрямую зависит от того темпа, который задает загребной, — а номер второй и номер первый (баковый), сидящие ближе всего к носу, отвечают за устойчивость и направление, от них в первую очередь требуется быстрота реакции.
Э. К. Бентли писал, что «не променял бы реку ни на какие академические достижения». Вероятно, многие выпускники Оксфорда и Кембриджа могли бы сказать о себе то же самое.
В. СОНЬКИН
АНГЛИКАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ
В рассказе Г. К. Честертона «Деревенский вампир» отец Браун изобличает актера, выдающего себя за англиканского священника. Преступник имел смутное представление о церковных обычаях и правилах и поэтому вел себя как «плохо прописанный почтенный старый глупец, которого мог придумать популярный драматург или актер старой школы, если уж им пришлось бы придумывать нечто столь нелепое, как набожный человек».
Отца Брауна такая оплошность нисколько не удивила. «Англия мало знает о римской церкви, — говорит он, — но Англия мало знает и об англиканской церкви. <…> Вы удивитесь, как плохо публика понимает внутренние англиканские противоречия; множество народу, в сущности, не представляет, что такое Высокая церковь и Низкая церковь, не понимает, в чем разница даже в их обиходе, не говоря уж об исторических и философских концепциях, которые стоят за каждым из направлений».
Помимо модернизации и обмирщения жизни, о которых скорбит отец Браун, у ошибки афериста есть и другие объективные причины: среди больших христианских конфессий англиканство — едва ли не самая запутанная, неоднородная и противоречивая.
В первой трети XVI века ряд политических, династических и личных факторов сподвигли английского короля Генриха VIII на разрыв с Римом. Формальным поводом для этого стал отказ Папы Римского Климента VII расторгнуть брак короля с Екатериной Арагонской: у короля до сих пор не было сына-наследника, и, не желая оставлять династию Тюдоров в неустойчивом состоянии, он хотел родить преемника от своей фаворитки Анны Болейн. Но ситуация была намного сложнее: на континенте уже бушевали волны протестантской Реформации, и среди советников короля хватало как убежденных папистов, так и тех, кто симпатизировал Мартину Лютеру. Поскольку католическая церковь традиционно была важнейшей политической и финансовой силой, Генрих VIII в первую очередь стремился устранить те церковные порядки, которые мешали его собственной власти. Чтобы добиться этого, король применил самый прямолинейный способ: он лично возглавил церковь Англии и в своих владениях стал, по сути дела, английским Папой. Он не мог совершать церковные таинства, но кадровой и финансовой политикой церкви распоряжался полновластно. Все монастыри были распущены, а их владения переданы в собственность короны.
В течение нескольких следующих десятилетий церковная история Англии была весьма бурной. Дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской Мария I восстановила в Англии католицизм и сожгла на костре множество протестантов, за что заслужила прозвище «кровавая Мэри». После ее смерти трон заняла дочь Генриха VIII и Анны Болейн Елизавета; католическая церковь не признавала ее законной наследницей, и молодой королеве пришлось приложить серьезные усилия для того, чтобы организовать национальную церковь, по возможности не нажив себе смертельных врагов ни в условно-католическом, ни в условно-протестантском стане. Ей это удалось: так называемое Елизаветинское религиозное урегулирование (Elizabethan Religious Settlement) подвело итог первой главе английской Реформации и заложило основы той весьма специфической конфессии, которая впоследствии стала называться англиканством. С государственной точки зрения костяк урегулирования обеспечили два законодательных акта 1558 г.: Акт о верховности (Act of Supremacy), подтверждавший статус монарха как Верховного управляющего (Supreme Governor) церкви, и Акт о единообразии (Act of Uniformity), который обязывал каждого подданного короны ходить в церковь хотя бы по воскресеньям под страхом существенного штрафа и утверждал обязательный для всех молитвенник — «Книгу общей молитвы» (Book of Common Prayer).