Так случилось, что в кальдарии Келстерн и Уиллоутон оказались в одиночестве. Не прошло и двух минут, как четыре человека в тепидарии услышали их ругань. Келстерн, среди прочего, назвал Уиллоутона грязным кобелем и подлым мерзавцем и заявил, что он еще до него доберется. Уиллоутон дважды послал его к черту. Келстерн продолжал сыпать оскорблениями, и вскоре Уиллоутон рявкнул: «Да заткнитесь вы, старый кретин! А не то хуже будет!»
Келстерн не заткнулся. Примерно через две минуты Уиллоутон вышел из кальдария, нахмурившись, прошел через тепидарий в массажную и отдал себя в руки одного из массажистов. Пару минут спустя некто Хелстон прошел в кальдарий и громко закричал. Келстерн лежал назвничь на залитой кровью лавке, кровь все еще текла из раны в его груди.
Поднялся переполох. Вызвали полицию: Уиллоутона арестовали.
Он, конечно, вышел из себя и стал яростно поносить полицейских, доказывая, что не имеет никакого отношения к убийству. Это не способствовало доверию к его словам.
Осмотрев тело и помещение, инспектор пришел к выводу, что Келстерн был заколот в тот момент, когда пил чай. Термос валялся на полу перед ним; немного чая, видимо, разлилось, так как около горлышка лежало несколько чайных листьев: наверное, горничная небрежно процедила чай, наполняя термос. Все выглядело так, как будто убийца воспользовался чайной церемонией Келстерна, чтобы заколоть его, пока термос закрывает ему обзор и не дает возможности увидеть угрозу.
Случай представлялся бы элементарным, если бы не отсутствие орудия убийства. Уиллоутон легко мог бы пронести его в баню в полотенце, которым он оборачивался. Но как он от него избавился? Куда спрятал? Турецкая баня — не то место, где можно что-либо спрятать. Она и так пустее пустого, а он вдобавок находился в самой пустой ее части. Полиция обшарила каждый угол, хотя смысла в этом было немного: Уиллоутон вышел из кальдария, прошел через тепидарий в массажную и, когда Хелстон начал кричать об убийстве, бросился вместе с массажистами обратно в кальдарий и оставался там. Так как было понятно, что убийца именно он, посетители и банщики не спускали с него глаз. Все они клялись, что он все время был у них на виду и не ходил в раздевалку, да ему бы этого и не позволили.
Очевидно, Уиллоутон принес и унес оружие, спрятав его в складках полотенца. Полотенце он бросил около массажной скамьи, где полиция и нашла его нетронутым. Ни оружия под ним, ни следов крови на нем не обнаружили. Ладно кровь — Уиллоутон мог вытереть нож, или кинжал, или чем он там его заколол, о простыни на лавке Келстерна. Следов этого не было, но их могла скрыть кровь из раны. А вот исчезновение оружия немало озадачило полицию, а позже и публику.
Врачи, производившие вскрытие, заключили, что рана была нанесена острым, круглым в сечении предметом диаметром приблизительно три четверти дюйма. В тело он проник на три с небольшим дюйма; даже если предположить, что его рукоятка была не более четырех дюймов в длину, орудие представляется достаточно заметным и проглядеть его никак невозможно. Медики отыскали еще одно доказательство того, что Келстерн пил чай, когда его ударили. В ране, на глубине полутора дюймов, они нашли две половинки чайного листочка, который, видимо, упал Келстерну на грудь, а потом был разрублен клинком напополам и загнан внутрь. Кроме того, они обнаружили, что Келстерн был болен раком. Про это газеты не писали; я слышал это в «Девоншире».
Уиллоутон предстал перед судом магистрата [35], и, к удивлению большей части публики, не отказался защищаться [36]. Он прошел на свидетельскую трибуну и под присягой показал, что не трогал Келстерна, что не держал в руках ничего такого, чем его можно было бы тронуть, что никакого оружия в баню не приносил и поэтому никакого оружия там не прятал и, наконец, что никогда не видел оружия, похожего на то, которое описывали врачи. Дело передали в суд присяжных.
Газеты кричали об этом преступлении; оно было у всех на устах. Каждого волновал вопрос: где Уиллоутон спрятал орудие убийства? Люди слали в газеты свои предположения: одни считали, что он хитроумно оставил оружие где-нибудь на видном месте и поэтому его никто не заметил. Другие предполагали, что круглое и острое — это, наверное, толстый свинцовый карандаш; это точно карандаш, и поэтому полиция проглядела его при обыске. Однако полиция не проглядела карандаш, поскольку никаких карандашей там не было. Они прошерстили всю Англию — Уиллоутон много ездил, — чтобы найти человека, продавшего ему такое необычное и загадочное оружие. Они не нашли такого человека. Не нашли вообще никого, кто продавал бы что-нибудь подобное. Наконец, решили, что Келстерн был убит куском железного или стального прута, заточенным как карандаш.
Несмотря на то что только Уиллоутон мог убить Келстерна, мне не верилось, что он это сделал. То, что Келстерн изо всех сил старался навредить его профессиональной и общественной репутации, никак нельзя было считать серьезным мотивом. Уиллоутон был достаточно умен и понимал: те, кому он нужен для работы, не станут обращать внимание на сплетни, а общественное мнение заботило его очень мало. Кроме того, он запросто мог покалечить, а то и убить человека в приступе ярости, но не в его характере хладнокровно планировать убийство, а убийство Келстерна было спланировано образцово.
Ближе меня у Уиллоутона друзей не было, и я навестил его в тюрьме. Он был весьма тронут и благодарен.
Выяснилось, что больше к нему никто не приходил. Он казался подавленным и непривычно кротким. Возможно, он и в самом деле изменился. Он с готовностью и вполне естественным беспокойством обсудил со мной убийство, откровенно сказав, что не рассчитывает на то, что я в сложившихся условиях поверю в его невиновность, но что он действительно невиновен и — хоть убей — не знает, кто преступник. Я, однако, поверил: что-то в его словах и голосе совершенно убедило меня. Я сказал, что не сомневаюсь в том, что он не убивал Келстерна, и он посмотрел на меня недоверчиво, но, опять же, с благодарностью.
Руфь оплакивала отца, но опасное положение Уиллоутона несколько отвлекало ее от мыслей об утрате. Женщина может серьезно поссориться с мужчиной, не желая при этом увидеть его повешенным, а шансы Уиллоутона избежать виселицы были не так уж велики.
Но Руфь ни секунды не верила, что он убил ее отца.
— Нет, это совершенно невозможно, — твердо сказала она. — Если бы папа убил Хью, я бы это еще поняла. У него были причины — или, по крайней мере, он так считал. Но какой резон Хью убивать папу? Нелепо считать, что его беспокоили отчаянные папины попытки очернить его. Что за глупость? Множество людей пытаются таким образом напакостить ближним, но не особо преуспевают, Хью это прекрасно знает.
— Конечно не особо, и Хью не мог всерьез считать, что ваш отец сильно вредит ему, — сказал я. — Но вы забываете о его дьявольской вспыльчивости.
— Нет, я не забываю, — возразила она. — Он мог бы убить человека в гневе, бездумно. Но это убийство не было бездумным. Убийца, кем бы он ни был, продумал все досконально и пришел с оружием наготове.
Нельзя не признать, это звучало логично. Но кто же совершил убийство? Я напомнил ей, что полиция навела справки обо всех присутствовавших в бане: банщиках и посетителях, — но единственной формой общения, которая связывала Келстерна хоть с кем-то из них, был массаж.
— Или убийца один из них, или настоящий убийца мгновенно скрылся, или в чем-то тут загвоздка, — сказала Руфь, задумчиво нахмурившись.
— Я не понимаю, как кто-то мог остаться в бане незамеченным, — сказал я, — это абсолютно невозможно.
Ее вызвали в суд как свидетеля обвинения. Это казалось ненужным и даже странным, так как обвинителям ничего не стоило доказать плохие взаимоотношения Уиллоутона и Келстерна, не втягивая в это Руфь. Очевидно, они решили сделать все возможное, чтобы убедительно доказать мотив. Перспектива пройти на свидетельскую трибуну расстроила Руфь больше, чем я ожидал. Но если подумать, то это ведь было трудное для нее время.
35
Суд магистрата занимается мелкими делами, а в случае обвинения в тяжелом преступлении определяет, следует ли прекратить дело или же передать его в суд присяжных.
36
Имеется в виду, что Уиллоутон согласился отвечать на обвинения до передачи дела в «большой» суд, хотя впоследствии его показания могли бы использоваться против него. Подсудимые имеют право отказаться защищаться до суда (предполагается, что там более объективная обстановка) и нередко им пользуются: так поступил, например, персонаж рассказа «Нефритовый бог и биржевой маклер» Джулиан Рой (см. антологию «Не только Холмс»), оказавшийся в похожей ситуации.