Квартира Андриса, а теперь уже — наша квартира, находилась на четвёртом этаже небольшого жилого комплекса из пяти домов на окраине Риги. Здесь было хорошо тем, что сразу за домом начинался сосновый лес, благодаря чему воздух вокруг всегда оставался совсем не городским. Можно было сделать пешую вылазку к пруду, а когда хорошенько заляжет снег, непременно будет лыжня, и тогда катайся, сколько влезет.
В прошлом году, когда только переехали, мы с Андрисом несколько раз выбирались на лыжах. Тогда меня не мучила бессонница и, казалось, вообще ничего не мучило и мучить больше никогда не будет. Однако первая эйфория от возвращения на родину сменилась первыми признаками привыкания, среди которых ко мне начали возвращаться некоторые старые привычки, а тоска по Москве превратилась из романтической в обыкновенную тягостную.
При этом я понимала, что здесь, в Латвии, мне гораздо лучше, легче, спокойнее, свободнее. Здесь прекрасно работалось, а ещё лучше отдыхалось. Но сначала я потеряла сон, а вместе с ним потеряла возможность писать. Мой издатель терроризировал меня уже второй месяц, а я ничего не могла ему дать.
Я зашла в кухню, налила себе стакан воды и пила его медленными короткими глотками. Андрис стоял в проёме и ждал, когда я напьюсь и пойду вместе с ним спать. В конце концов, он ушёл один. А я допила этот стакан и налила в него же немного виски из бара. Взяв его в руку и прислонив к губам, подошла к окну.
Ночью пейзаж за ним полностью заливало чернотой. И если днём прозрачное стекло от пола и до потолка транслировало чарующую панораму соснового леса, то с наступлением темноты с той стороны веяло паранормальной жутью. Я смотрелась в чёрное зеркало и видела себя — себя, стоящей в очень похожей кухне-гостиной с приземистым диваном, камином и большой столешницей, на которой можно устроить целое ресторанное производство. Всё чистое и чрезвычайно белое, а в отражении — какое-то призрачное и мёртвое. Я цедила виски долго-долго, зная, что Андрис уже наверняка спит, но нужно было подождать хотя бы до часу.
В ожидании этого времени я принесла сумку, куда положила после встречи с Марией свои покупки, поставила барный стул под самую вытяжку, налила ещё виски. Нарезанный сыр я сложила на тарелку. Отгрызла первому попавшемуся съедобному домику трубу и крышу. Наконец, часы показали одну минуту второго ночи. Я включила вытяжку, порылась ещё в сумке. Извлекла оттуда пачку Richmond Black Edition.
Вытяжка протяжно заурчала, мгновенно всасывая в себя любые запахи. Я подкурила от горящей конфорки и в наслаждении запрокинула голову, выдыхая первую затяжку. Вишнёвый аромат поплыл табачным вальсом сквозь лёгкие, и сладость фильтра мгновенно передалась языку. Я смягчила её новым глотком виски.
И меня сразу затопило былой нежностью: я слышала джаз, хотя стояла полная тишина; я видела московскую метель и оранжевые глаза фонарей. Я улыбалась, потому что не могла не улыбаться.
Среди оставшихся в сумке вещей я нашла кошелёк и аккуратно извлекла из-под фотокарточки Андриса другую карточку — маленькую чёрную визитку, немного поистёршуюся от времени, с аляповатой, заковыристой вязью русских букв:
«Сергеев Антон Сергеевич
Издательский дом “Глоссарий”
Генеральный директор»
Глава 3
Трудно передать словами, хотя бы одним предложением, как я боялась той встречи. На одно описание моих внутренних сборов и договорённостей потребовался бы целый том глубокомысленного текста, где по-шекспировски или скорее по-достоевски происходила бы ломка между согласием и несогласием, между правом выбирать по совести, уму или сердцу. Мой выбор метался от одной крайности к другой, притягиваемый центробежной силой неустанного волнения: все полюса смыкались в конечной точке, которую, несмотря на всю очевидность, принять оказалось сложнее всего.
Животный страх поминутно обдавал меня то жаром, то холодом, а я старалась хотя бы не тушеваться и смотреть в глаза напротив, как глядят хищники на оппонента перед решительным рывком. Однако роль хищницы я отыгрывала с трудом. И самое ужасное — Тони это понимал.
— Ты серьёзно? — спросил он, то ли подтрунивая надо мной, то ли в самом деле негодуя. — Его зовут Тони?
— Не вижу проблем, — отрепетировано улыбнулась я. — Я, можно сказать, последовала твоему совету, и назвала главную героиню Илзе. А её возлюбленного — Антонис.
— Тони, значит, — повторил мой собеседник и уронил руку, держащую листки с наброском моего романа, на стол. Часть из них разлетелась по столешнице. Тони провёл ладонью по волосам и покачал головой: — Илзе, чего ты хочешь?
— Неделю назад ты сам говорил, что у тебя своё издательство…
— Типография. Но книги мы не издаём. Газеты, кое-какие журналы, справочники, методички. Книги — не наш профиль.
— Стало быть, я зря тебе позвонила? — откидываясь на спинку стула, я приготовилась идти в наступление.
С досады за то, что сама же нарушила собственные принципы, показав кому-то свой текст до его завершения, я едва сдерживалась, чтобы не начать себя ругать и бить по щекам. Тони приехал на встречу в следующий же вечер после нашего сбивчивого разговора по телефону. Мне невдомёк, к чему готовился он, но точно не к тому, что я вручу ему писанину, которая вряд ли заинтересовала бы его с точки зрения читателя.
— Нет, Илзе, ты всё правильно сделала, — сказал Тони мягко, в то время, как глаза его поминутно загорались и обжигали меня через стол. — У меня есть кое-какие связи. Я могу свести тебя с нужными людьми.
— Прекрасно, — ответила я, почти не дрогнув. — Буду тебе очень признательна.
— А что мне за это будет?
— В каком смысле? Хочешь, чтобы я заплатила тебе?
— Ты думаешь, такие вещи достаются бесплатно?
От возмущения я едва не потеряла дар речи, потому что эмоциональная волна мгновенно поднялась из самой глубины и забурлила где-то в ноздрях, из которых чуть не пошёл пар.
Тони засмеялся. И смеялся он так пронзительно и громко, что мне стало просто не по себе.
— Илзе, — сказал Тони, нахохотавшись до слёз, — прекрати метать в меня стрелы! Ты даже шуток не понимаешь. Расслабься. Я помогу тебе, чем смогу.
— Спасибо…
— Но, — Тони не дал мне договорить благодарность, — с одним условием.
Я набрала побольше воздуха в лёгкие и уточнила:
— С каким же?
Опёршись руками о стол, Тони приблизил своё лицо к моему и произнёс вкрадчиво:
— С тебя — персональный автограф.
Мы замерли в нескольких сантиметрах друг от друга.
Я вспоминала, как неделю назад, также в пятницу, после знакомства в джаз-кафе и бесцельной езды по полуночным московским улицам мы стояли точь-в-точь близко на тротуаре, остановившиеся за долю секунды до поцелуя. Если бы не тот звонок, если бы не моя гордость, если бы не то раскаяние, которое всё же одолело Тони в последний момент, мы бы уже переступили эту черту. Но сейчас мы заключали фактически деловой контракт, устный и, тем не менее, действенный.
В субботу Тони заехал за мной на машине и повёз в Нижний Новгород к человеку, о котором отзывался как о «парне что надо». Я не стала уточнять у него, какой смысл он вкладывает в это понятие, хотя мне бы не польстила подобная рекомендация. Но у Тони имелись весьма оригинальные представления о том, как следует вести дела.
Я доверилась его опыту и чутью, потому как из наших бесед вскоре стало известно, что он фактически в одиночку ведёт бизнес, который начинался с полуподвального и полулегального крохотного производства под началом двух человек — самого Тони и его однокурсника из Полиграфического Университета. А в данный момент партнёрская часть была выкуплена, наняты дополнительные рабочие, полностью переоборудовано производство, и предприятие Антона Сергеевича стало более-менее стабильным благодаря наращенной клиентской базе.
Тони обладал редким деловым хватом, который закалился со временем и, будто металл, на молекулярном уровне слился со стержнем его характера. Ему было всего тридцать два против моих двадцати шести, однако разница меж нами открывалась всё более масштабной, чем просто шесть календарных лет возраста.