Острый момент, болезненный, снова вспарывающий едва затянувшиеся раны.
Поздравляю, вы беременны…
Так себе праздник. В пору рвать волосы на голове и выть от тоски, запрокинув голову к небу, или выйти в поле и хорошенько проораться, не жалея связок. Сорвать голос к чертовой матери, может тогда полегчает.
Однако ближе к концу дня меня начали посещать совсем другие мысли, особенно когда случайно увидела на сайте одного из партнеров картинку со счастливо улыбающимся беззубым малышом.
Будто удар под дых. И тут же вереницей закружились образы: коляски, бессонные ночи, радость первой встречи, теплая маленькая ладошка, доверчивые объятия полные любви. А еще неверие и страх. Обиженные слезы в детских голубых глазах. Укор.
Больно.
— Да что с тобой опять! — взвилась Юлия Николаевна, когда я извинилась и выскочила из кабинета, не в силах больше сидеть и делать вид, что ничего не происходит.
— Совсем работать не хочешь! — донеслось мне вслед.
Я не знаю, чего хочу.
Глупое сердце. Ему было плевать на здравый смысл и на возможные последствия, на то, в какую бездну сорвется моя жизнь, если Кирилл обо всем узнает. Оно уже сжималось от тревоги за маленького человека внутри меня.
В дамской комнате никого не оказалось. Я привалилась спиной к холодной кафельной стене, зарылась руками в волосы, обреченно закрыла глаза. В ушах звенел собственный пульс — рваный, то судорожный, как у испуганной птицы, то медленный, тягучий, словно сердце билось из последних сил.
Ребенок не виноват, в том, кто его отец. Ему просто не повезло, как и мне.
И, кажется, я его уже люблю.
Естественно, ни на какой аборт я не пошла. И это было самое правильное решение. Потому что маленькая жизнь внутри меня — согревала, давала силы идти дальше, бороться. Теперь было ради кого царапаться дальше, вставать с колен, на которые меня упорно ставила судьба.
Осталось дело за малым — скрыть от Кира беременность, дождаться, когда он со мной разведется и тогда бежать на край света, не останавливаясь, не оглядываясь. Схорониться в какой-нибудь глуши, сменить имя, фамилию, лицо, сущность, цвет глаз и группу крови. Чтобы от прежней меня ничего не осталось. Чтобы он никогда и ни о чем не узнал…
И вот здесь начались проблемы.
Срок маленький, сама я худая, как палка, поэтому живота еще не было и в помине. Вряд ли Кир обратит внимание на то, что у меня глаза на мокром месте — я и так улыбчивостью не отличалась. А вот что делать с утренним токсикозом? Когда стоит встать с кровати, пройтись десять метров, как желудок истошно вопит «бежим, блевать!»
Конечно, я купила таблетки, которые должны были помогать бороться с тошнотой, но они работали слабо. Через раз. Приходилось изворачиваться.
Токсикоз у меня работал строго по графику: встала, десять минут побродила и в перед, к станку. Поэтому теперь я вскакивала раньше Кирилла, чтобы пока он еще спит пообниматься с белым другом. При этом включала воду на полную раковине и в ванне. Струю так направляла, чтобы шуму было побольше, и постоянно нажимала кнопку сливного бачка. Потом долго умывалась и чистила зубы, чтобы этот гаденыш ничего не заподозрил.
Из ванны я выходила взъерошенная, с покрасневшими от напряга глазами и побелевшей от холодной воды кожей, измученная в край. К счастью, мои глаза Кирилла совершенно не волновали. Он ничего не замечал. Мужу было плевать.
Еще он завел привычку сваливать из дома. То к друзьям, то к подругам, то куда-то еще, поэтому в некоторые дни с самого утра я была предоставлена самой себе и могла смело наслаждаться побочными явлениями от беременности.
Так началась моя эпопея под названием «скрой ребенка от нелюбимого мужа». Очередное звено в той паутине лжи, из которой я, наверное, уже никогда не выкарабкаюсь.
И взгляд все чаще обращался к календарю. Когда уже наступит тот счастливый день, в который он попросит меня на выход? Ведь чем дольше я остаюсь рядом, тем больше шансов, что он все-таки заметит, что со мной твориться что-то неладное.
В среду привычный график дал сбой. У меня не оказалось в запасе спасительных десяти минут. Проснувшись от того, что рот наполнился горечью и горлу уже подкатывает тошнота, я скатилась с кровати и галопом понеслась в туалет, зажимая себе рот руками.
Не знаю, как успела добежать. Тут уж было не до партизанских игр, не до маскировки. Вывернуло наизнанку, вплоть до самых трусов. Громко, выразительно, от души. Потом еще раз и еще.
Проклятье.
Из туалета я выходила на едва гнущихся ногах, очень надеясь, что Кирилл еще спал, и не слышал моего излияния, но увы. Муж уже вышел на кухню и теперь встречал меня убийственным взглядом.