Но это не меняет факта, что он мой отец. Было намного легче не знать о нем, считать его беглецом и предателем. Узнав правду, уже не забудешь ее, не выцарапаешь из себя желание увидеть его лицом к лицу. Ничего больше, только взгляд. Не осуждая, не примеряя на себя его поступки. Он просто мужчина, подаривший мне ДНК. Моя кровь.
Потребовались месяцы, чтобы на это решиться. Александр посоветовал положиться на инстинкты.
— По субботам твой отец смотрит крикет в местном клубе. Сезон только начался, и настоящий фанат ни за что не пропустит первые матчи. Там будет много зрителей, и ты сможешь посмотреть на отца издалека. Остальное решат твои инстинкты, доверься им.
Таков был совет мужа, вот я и воплощаю теорию Гранда в действие.
— Спокойно, Аленькая, не волнуйся. Твой отец справа от нас, у края питча. Серые брюки, коричневая рубашка с длинными рукавами. Седые волосы.
Взгляд движется независимо от моей воли, цепляется за пожилого, чуть сгорбленного мужчину. Он машет руками, что-то говорит соседу, потирает шею ребром ладони.
Инстинкты молчат, только дочка волнуется, крутится юлой, почувствовав приближение родной крови.
— Тише-тише, маленькая, — успокаиваю, поглаживая живот. — Это дедушка, но мы его не знаем. И не хотим знать, потому что он… не очень хороший.
Мне вдруг становится стыдно за сказанные дочери слова, и я отворачиваюсь и ухожу. Мне достаточно этой встречи, чужого профиля, седых завитков у виска.
— Спасибо! — искренне говорю Александру. — Я очень рада, что пришла, теперь смогу успокоиться.
— Уверена, что хочешь уйти? — Александр идет за мной следом. — Ты очень долго решалась на эту встречу.
— Да. Нет. Да.
Меня рвет на части: толкает к выходу и тянет к отцу. Нельзя одновременно принять человека и оттолкнуть его, поэтому я ухожу. Не знаю, смогу ли я простить отца и примириться с прошлым. Хотя… не все нужно прощать, и не всем нужно прощение.
Я оборачиваюсь.
Бэтсмен ударяет битой по мячу. Под крики толпы тот летит по огромной дуге и приземляется в метре от наших ног.
— Шесть! Шесть! — кричат вокруг.
Толпа замирает, глядя на меня, словно ожидая определенных действий. Кто-то свистит, но я не замечаю никого, кроме отца. Он смотрит на меня. Узнавание меняет его черты, он подается ко мне всем телом, отталкивает соседей.
Надо же, узнал. Значит, часто смотрит на мои фотографии… о Господи, боюсь думать, какие фотографии он видел…
Трясу головой, запрещая себе зависать на мелочах, и шагаю навстречу отцу. Мною движут чистые инстинкты.
Заметив мой порыв, отец ускоряет шаг. Нервно поправляет растрепавшиеся от ветра волосы, приглаживает их снова и снова. Седые, тонкие. Он пытается выглядеть лучше, чем есть, будто его внешний вид сыграет решающую роль в нашей встрече.
Александр остается позади, но я тяну его за собой, потому что одной мне не справиться. Он берет меня за руку и сжимает в знак поддержки.
Мы с отцом подходим друг к другу, останавливаемся на расстоянии шага. Я ищу у него свои черты, сходства. Не нахожу ничего, кроме цвета глаз. И разреза. И того, как сильно он волнуется.
Один из нас должен нарушить тишину, но я теряюсь. Отец тоже. Он заметил мой живот, и у него перехватило дыхание. Я словно вижу его мысли, его память — мою беременную мать. Это больно как кипятком по коже.
Ситуацию спасает Александр.
— Красивое место! Сколько лет клубу?
— Двести, — отвечает отец, не сводя с меня глаз.
— Сильная команда?
— Вы видели последний овер?
— Мы пришли, когда выбыл бэтсмен.
— Это Джонни, он всегда выбывает в первые пять минут. Он не сможет защитить калитку, если спрячет ее в кармане! Давно пора выгнать его из команды, но меня никто не слушает. — Отец разговаривает с Александром, глядя только на меня.
— Этот бэтсмен не намного лучше прошлого, отмахивается от мяча, как от мухи. Один нормальный удар не считается.
Ни отец, ни Александр не следят за игрой.
— Я ничего не понимаю в крикете, — говорю тихо.
Отец медленно переводит взгляд на Александра.
— И как ты объяснишь сей позорный факт? — отец улыбается, слабо, но глаза искрятся, и я внезапно узнаю в нем родного человека. Я унаследовала его улыбку, в этом нет никаких сомнений. Молнии эмоций прошивают насквозь, со всех сторон, и я замираю, растерянная, разбитая остротой родственных чувств.
— Не успел обучить, весна только началась! — Александр виновато разводит руками.
— Что ж… — отец бросает быстрый взгляд на небо, потом вздыхает и снова смотрит на меня, — возможно, эту ошибку еще можно исправить.