— Давайте! — сказал. Спокойно, без раздражения и без особого интереса.
— Что, простите? — не сразу поняла, чего он ждет.
— Извиняйтесь! — пожал плечами.
Вообще-то, когда говорят: «Я пришла, чтобы извиниться», это и есть извинение. Но… ладно…
— Прошу прощения за то, что случайно, без злого умысла причинила вам неприятности…
— Какие? — спросил, изогнув бровь. Вроде невозмутимый, но в глазах пронеслось такое… могу ли я представить последствия преступления в полной мере?
— Я не знаю, какие… никто не сказал мне, что именно у вас украли.
— Что именно у меня украли, — повторил Гранд, не поясняя, и меня как ударило. Это — подтверждение, что мое будущее зависит от последствий скандала. Если украденное можно вернуть или запретить его использование, это одно дело, а если нет… и смотря что украли…
— Я не знала, что в кофе добавлено снотворное. Мне дурно при мысли, что из-за моей наивности вам причинили вред, что вам было плохо. Меня использовали, потому что я осталась позже других стажерок. Джейк догадался, что вы возьмете кофе без вопросов, потому что знаете меня… Я пришла извиниться перед вами! Я не знаю фотографа, и я не способна на предательство… вы такой… вы…
Фуф… к счастью, в легких не осталось воздуха, и мне удалось замолчать. Бессонные ночи, страх, чувство вины и влюбленность — это взрывной коктейль для мозга. Я пришла не для того, чтобы оправдываться, я просто хочу извиниться, но взгляд Александра режет меня насквозь.
— Какой я? — спросил Александр серьезно. Ни на секунду не верю, что директора интересует мое мнение, но ответить придется.
— Вы умный, чуткий, интересный, щедрый…
Это совсем не те слова, которые говорит мое сердце, но другие, сокровенные, должны остаться только в моих мыслях.
— Вы замечательный директор и очень приятный человек. Я бы никогда не пошла на предательство.
— Почему ты считаешь меня щедрым? — Александр наклонился вперед, опираясь локтями о колени. В его тоне появилась некая фамильярность.
Делаю прерывистый вдох. Я под гипнозом его взгляда, но старательно удерживаю контроль, иначе наболтаю лишнего.
— На собраниях вы щедры на заслуженную похвалу, и вас за это любят. Вы внимательны к окружающим…
Александр наклонился ближе.
— А почему ты назвала меня чутким?
— Вы знаете, что сказать, чтобы людям было приятно и интересно. Чтобы они вам поверили.
— И ты мне веришь?
— Да, конечно, — отвечаю без заминки, потому что это правда. Александр задает мне вопросы, и это хорошо. Значит, мой приговор не подписан, и директор сомневается в моей причастности к преступлению. Иначе бы сразу позвал охрану.
— Во что именно ты веришь? — интересуется, сдвинувшись на край кресла.
Этот вопрос застает меня врасплох. Когда говорят: «Я тебе верю», подчас не имеют в виду ничего конкретного.
— В вас… в то, что вы такой, каким кажетесь. В то, что вы хороший человек. Что вы выслушаете меня без предубеждений.
Александр протягивает руку, и я послушно даю ему свою. Он не пожимает ее, просто держит и смотрит на мое запястье.
Чуть склоняет голову.
— Ты хочешь, чтобы я тебе поверил, — констатирует.
— Да.
Проводит большим пальцем по запястью, и горячая волна бежит по моему телу, замирая внизу позвоночника.
Это интимный жест. Смутно помню корпоративные правила, в них целая глава про домогательства… неужели Александр потребует от меня… не может быть, не верю. Что за глупые мысли!
Я безмолвно слежу, как его большой палец двигается вдоль моего запястья. Ноготь большой и чистый, с белым полукругом, кожа грубоватая, но без заусениц.
Александр Великий не кусает ногти.
— Тебе страшно? — спрашивает.
Я поднимаю взгляд. Александр улыбается, мягко, сочувственно. В сочетании с его бледностью и синяками под глазами это выглядит трогательно. Мне стыдно за мысли о домогательстве, да и кто кого, как говорится. За последние четыре недели я такого нафантазировала! До чего дошла, спутала сочувствие с флиртом!
Александр отпускает мои пальцы, но я двигаюсь вперед и ловлю его руку своими. С силой сжимаю в знак благодарности.
— Очень, — говорю со слезами в голосе. — Мне очень страшно. Я не знаю, как доказать, что я не заодно с фотографом.
Александр кладет вторую руку поверх моих, и мы смотрим друг на друга, соединенные двойным замком пальцев и моей надеждой.
Он понимающе кивает и спрашивает: