Отпихнув, продолжавшую что-то верещать Нинку, Мария бросилась к дому. Вбежала, захлопнула дверь, спиной к ней привалилась и молча застыла, пытаясь отдышаться.
В центре комнаты на недавно покрашенной табуретке, с петлёй на шее стоял Костя. Второй конец верёвки был перекинут через балку и закреплён скользящим узлом. Костя стоял неподвижно, опустив руки вдоль тела, и не повернул голову, даже не пошевелился, когда она вошла. Маша с удивлением, словно впервые, рассматривала его: прямой, без горбинки нос, чуть скошенный подбородок, сбившийся на бок русый чуб. Почему-то поразило её, что он был босиком – заляпанные, с белёсыми разводами кроссовки стояли рядом, сбоку от табуретки.
– Нельзя мне снова на зону. Ты же знаешь, – не поворачивая головы, сказал он. – Замучают меня там.
Безразлично, безжизненно сказал, словно и не к ней обращался, а к кому-то там, вдали, за невидимым ей горизонтом. Маша не пошевелилась.
– Только... не могу я сам... не получается. Маша, – тут его голос дрогнул и перешёл на горячий шёпот – Маша, помоги, помоги мне...
Она отлепила себя от двери, медленно, с трудом волоча внезапно отяжелевшие резиновые сапоги, подошла, обняла его ноги и уткнулась лицом в колени. Постояла мгновение. Молча. Потом, не поднимая к верху сухих глаз, сильно и резко толкнула ногой табуретку, развернулась и побрела обратно к двери, не обернувшись и не слыша за спиной хрип и последние конвульсии бьющегося в петле тела.
Когда подъехал полицейский наряд, она сидела на крыльце, смотрела, как проясняется небо, как опускается за дальние крыши налитый венозной кровью диск, и докуривала третью папиросу. Вопрос «Где он?» не услышала. А может, не знала что ответить.