- Мягко выражаясь, Пётр, вы были к ней неравнодушны.
- Да нет же! Неужели не понимаете? Она была у нас звезда, элита. Никому в голову не пришло бы ей отказать. Наоборот. Если хотите знать, это… ну, своего рода честь: сама просит. Вы меня понимаете?
- Пока нет. Я пытаюсь понять ваши отношения и не могу. Вы шарахаетесь от её тени, а она говорила, что любит вас.
- Мне она этого не говорила! Это её родня пытается на меня все свалить.
- Что свалить — убийство?
- А я спокоен. Я был в Ленинграде.
- К Ленинграду мы ещё вернёмся. И я бы не сказал, что вы спокойны. Давайте пока поговорим о вашем визите на дачу в среду, шестого июля. Вы заранее договорились с Марусей, что приедете?
- Да, в воскресенье она сама пригласила, на среду. Наверное, забыла или подумала, что после «кретина» я не приеду.
- А вы приехали. Зачем?
- Помириться и попрощаться, ведь я в Ленинград уезжал.
- Итак, вас оскорбили, а вы на третий день едете мириться. Как хотите: или Маруся была вам дорога, или вы имели другие причины для приезда.
- Ну… это была самая блестящая девочка из моих знакомых, и все оборвалось как-то по- дурацки.
- Престижное знакомство оборвалось, так?
- Пусть так.
Я вдруг почувствовал, что ничего от него не добьюсь: этот юноша прикрывался удобными современными стандартами — иностранные языки, португальская карьера, теннисные корты, престижные связи… А вероятнее всего — и не прикрывался, вероятно, по этим стандартам он жил. Однако надо было продолжать.
- А может быть, вы приехали в среду за билетами?
- Какими билетами?
- Экзаменационными.
- А, за этими. Нет, билеты мне дали на неопределённое время. Я их и не думал пока забирать, ведь я уезжал.
- Ладно, продолжайте.
Петя прибыл на дачу Черкасских в три часа дня. Он постучался, подёргал входную дверь (английский замок: уходя, дверь можно просто захлопнуть, не прибегая к помощи ключа). Обошёл сад, заглянул в окно светёлки: оно было закрыто. На всякий случай («Маруся была соня. Сама призналась») постучал в окно. («Отпечатки пальцев со стекла стёрли, конечно, не вы?» — «Мне незачем»). В нерешительности Петя подошёл к калитке и остановился. Тут с соседнего участка его окликнула старушка, половшая клубнику. Она сказала, что сестры на речке. И Петя отправился туда.
- Через посёлок?
- Ну да.
- А вы знали другой путь — на место, где сестры обычно отдыхали?
- Не знал, но слышал, что в заборе есть проход. За обедом спорили, куда идти. Маруся хотела через рощу — показать местную красоту. Но пошли на пляж. И в среду я пошёл туда же, но до их места, оказывается, не дошёл. Там заросли, настоящий лес. Когда проводили следственный эксперимент, я показал, где был.
- Зачем проводили эксперимент?
- Анюту проверяли. Ну, где они были в ту среду, что делали. Я действительно их видеть не мог.
С пляжа Петя отправился опять на дачу («Я думал, вдруг они вернулись домой другой дорогой»), но там все оставалось по-прежнему. Посидев немного на крыльце и решив идти на станцию, он направился к калитке, но был вновь остановлен соседкой.
- Она у меня спросила, нашёл ли я девочек, прошлась что-то насчёт моего нездорового вида — лицо зелёное.
- Её показания есть в «деле»?
- Есть её фантазии! (Вот почему мальчишка мне о «фантазиях» сказал!) Я объяснил и бабушке, и следаку, что перезанимался, экзамены и т. д.
- А в первый раз её ваш вид не испугал?
- Как-то вы всё поворачиваете ядовито. Я устал, потому и в Ленинград решил прокатиться. Так вот, соседка говорит: «Не ходите сейчас по солнцепёку». Я в тени на крыльце посидел немного, попрощался с соседкой и ушёл.
- И уехали в Ленинград?
- Вот именно.
- Не захватив с собой даже пары трусов?
- Да я на три дня поехал, к тётке.
- Через три дня вернулись?
- Через неделю. Не хотелось уезжать.
- Но июль — самый разгар отпусков и каникул. Как же вы заранее не подумали о билете?
- Буду я о такой ерунде беспокоиться. Ведь уехал?
- Во сколько вы купили билет?
- Часов в шесть.
- А поезд отправлялся?
- В одиннадцать с чем-то.
- Почему же за пять часов вы не съездили домой?
- Зачем? У меня была встреча с приятелем. С Аликом. Все проверено. И проводница подтвердила, что я в её вагоне ехал.
- Очевидно, разыскать её было нетрудно. Вагон-то международный?
- «Москва — Хельсинки». Я хорошо выспался. И в четверг утром подъезжал к Ленинграду. Все проверено. Ко мне нет никаких претензий.
Не могло быть никаких претензий к нему и у меня — никаких, только смутное ощущение, что мальчишка врёт, потому что смертельно боится. Впрочем, ощущение это могло объясняться антипатией, которую Петенька во мне вызывал. На прощанье я сказал сурово: