Дмитрий Алексеевич говорил с отчаянием и страстью, словно все случилось только что и милосердное время не успело смягчить боли. Со вчерашнего вечера я ждал встречи с ним и с Анной Павловной-Анютой — и готовил наводящие вопросы: все-таки сильно задела меня эта история. Он пришёл первый — и никаких подходов не понадобилось. Едва Павел Матвеевич после долгого молчания закрыл глаза, старый друг, сидевший на его койке, отвернулся от больного и наши взгляды встретились.
Тонкое молодое лицо. Наверное, некрасивое, слишком худое, нервное, тёмное, как будто внутренний жар сжигает его. Черные глаза при русых густых волосах и ни одной морщинки. Удивительное лицо — живописное. При этом высокий рост, современная стройность, современная элегантная небрежность. Одним словом — художник.
- Вот, Лексеич, — бухгалтер ткнул в меня пальцем; мой сосед простоват, да не прост: иронический ум и свои «подходы». — Вот тут писатель у нас интересуется насчёт друга вашего: как, мол, довели человека?
- Вы знаете? — спросил художник. — Вы уже слышали?
- Я мало что знаю.
- Я тоже. Вот уже три года занимаюсь этим делом. Июль, — он задумался. — И полная тьма. Заинтересовались?
- Очень.
- Ну что ж, я к вашим услугам. Человеку со стороны, наверное, виднее.
- Следователь был тоже человек со стороны. И вообще: как началось следствие, извините, без трупа?
- Я использовал все мои возможные… и невозможные связи. (Понятно: оплатил!) У меня к следаку никаких претензий. Наверное, он сделал все, что можно. Однако вы писатель.
- Я не детективщик.
- Тем лучше. Не соблазнитесь проторенными тропинками. А воображение — великая сила, правда?
- Правда. Коли оно есть.
Дмитрий Алексеевич засмеялся.
- Вот и себя, кстати, проверите: есть оно или нет. Согласны? Располагайте всеми моими данными.
Уговаривать меня не надо было, я спросил:
- С чего бы вы начали?
- С воскресенья третьего июля. Мы в последний раз, как оказалось, собрались вместе в Отраде. Мы — это Павел и его жена, его дети, его зять, некий юный Вертер — Машенькин поклонник — и ваш покорный криминальный слуга: Дмитрий Алексеевич Щербатов, — он слегка поклонился.
- Иван Арсеньевич Глебов, — в свою очередь представился и я. — О каком это зяте вы упомянули?
- Муж Анюты.
- Так она замужем?
- Была. Они развелись через полгода после случившегося.
- Интересно. Из-за чего?
- Анюта подала на развод. Больше я ничего не знаю. Итак, мы собрались в Отраде, обедали, пили чай с вишнёвым вареньем… стол в саду, самовар на кремовой скатерти, плетёные стулья и гамак… Много смеялись, купались, рощи и луга, и Свирка… присели на крыльцо перед дорогой, чтобы в последний раз взглянуть друг на друга, — и расстались навсегда, — он замолчал.
- Дмитрий Алексеевич, вы не только художник, но и словом владеете.
- Красиво говорю? Это что — когда-то я был и вовсе неотразим.
- Вы и сейчас хоть куда, — сказал я, и это была правда.
- Правда? Сорок шесть. Павел старше меня на четыре года.
- Да ну?! — дружно воскликнули Василий Васильевич, Игорёк и я, и посмотрели на измождённого старика с крупной, породистой головой, сизо-белой гривой, волевым, что называется, подбородком и кроткими детскими глазами.
- А я вот все ещё хоть куда, — Дмитрий Алексеевич усмехнулся горько… или едко. — Ладно, давайте без красивостей, по протоколу.
Вот список действующих лиц, который я составил после ухода художника (их данные к моменту преступления).
Павел Матвеевич Черкасский — хирург, сорок семь лет.
Любовь Андреевна — его жена, музыкантша, не работала по болезни, сорок три года.
Анна — его старшая дочь, школьная учительница (русский язык и литература), двадцать два года.
Мария — его младшая дочь, 21 сентября должно было исполниться восемнадцать лет.
Борис Николаевич Токарев — муж Анны, математик-программист, тридцать лет.
Пётр Ветров (юный Вертер — прозвище, данное художником) — бывший одноклассник Марии, её ровесник.
Дмитрий Алексеевич Щербатов — друг семьи, художник, сорок три года.
- Маруся с Вертером собирались поступать в МГУ на филфак. Анюта должна была готовить сестру к экзаменам и вообще опекать, пока родители находились в Крыму…
Кстати, как Люба не хотела ехать в санаторий, будто что-то предчувствовала. Вечером того же воскресенья я отвёз их во Внуково… у меня машина… заодно подбросив в Москву Бориса с Петей. Сестры остались одни.
Место действия (из моего блокнота). Небольшая дача в саду. Вход с веранды. Коридор, куда выходят три двери. Налево комната Анюты, окно на улицу. Прямо — спальня родителей окнами на юг. Направо дверь в кухню, полутёмную, поскольку единственное окно выходит на веранду. На кухне печка и люк, открывающий вход в погреб. Туда ведёт лесенка, высота погреба около двух метров, электричество не проведено. За кухней комната Маруси — светёлка, как её называли, позднейшая пристройка. Окно в задней стене дома. Таким образом, Анюта ночью была отделена от сестры тремя дверями: своей, кухонной и дверью в светёлку.