— Ну, это-то мне подсказали.
— Кто?
— Дмитрий Алексеевич, кто тут сыщик: я или вы?
— Вы, вы… я восхищен. Об этом прозвище знали только трое: мы с Анютой и еще один человек.
— А именно?
— Маруся.
— Выходит, что-то о ваших отношениях она знала?
— Да нет. В детстве у девочек была какая-то секретная игра, и маленькая Маруся так прозвала сестру. Анюта как-то вспомнила об этом, а мне понравилось. Я стал называть ее Люлю, но очень редко и только наедине. Поэтому ваша осведомленность меня поражает.
— Но, надеюсь, не пугает?
Будто огонь прошел по его лицу, скрытая страстность прорвалась наружу.
— Эх, Иван Арсеньевич, чтобы раскрыть эту тайну, я бы ничего не пожалел.
Так не говорят о прошлом. Я ему поверил: чтоб вернуть свою Люлю, художник ничего бы не пожалел. Несуществующая «вечная любовь» — а ведь не дает покоя.
— Как я вчера сказал по телефону, в деле открылись новые обстоятельства. Советую вам быть предельно искренним, иначе, Петр, эти обстоятельства могут обернуться против вас.
— Я и не врал, — бодро ответил Вертер, но я-то видел, как он встревожен.
Мы с ним сидели в той же беседке. Жгучий полдень, голубой покой больничного сада, солнечные блики на воде и стрекозы, тишь да глушь, наши голоса, боль, страх, жестокость — шло следствие, я шел по следу.
— Итак, поговорим об экзаменационных билетах, которые вы привезли Марусе в Отраду. Кто вам их дал и на какой срок?
— Один парень. Я уж и не помню.
— Постарайтесь вспомнить. Как его звали?
— Вроде Юра.
— Нет, так дело не пойдет. Мне известно, что билеты вам дал какой-то первокурсник. Сейчас вы перешли на четвертый курс, соответственно он на пятый. На филфаке учится не так уж много, как вы говорите, парней. И следственным органам не составит труда разыскать среди дипломников этого самого Юру. Он действительно Юра?
— Нет, кажется, Саша.
— Ага, вы начинаете вспоминать. Расскажите о вашем с ним знакомстве.
— В начале июля…
— А точнее? Третьего билеты уже отданы Марусе. Остается первое и второе.
— Да, второго, в субботу, я отвез документы в университет, сдал их в приемную комиссию и вышел на лестницу покурить. Там ребята стояли, я с ними разговорился… ну, о конкурсе, об экзаменах и тэдэ. Они оказались первокурсниками, у них как раз сессия шла. А один говорит, что у него билеты есть по русскому, по которым на экзаменах спрашивают. Ну, я у него их попросил, а он дал. Вот и все. А чего вам эти билеты сдались?
— Скоро узнаете. У него они с собой были?
— Нет, я ждал, пока он экзамен сдаст. Потом мы к нему домой заезжали.
— Он билеты насовсем вам отдал или на время? Учтите, Сашу отыскать легко, тем более вы знаете, где он живет.
— Дал на неделю, до следующей субботы.
— Он ими дорожил?
— Ну не то чтобы…
— То или не то? Только правду!
— Трясся он над этими билетами, потому и дал на неделю.
— И вы их отвезли Марусе на следующий день, в воскресенье, да?
— Да.
— В котором часу вы разговаривали с ребятами на лестнице?
— Днем. В двенадцать, в час.
— Потом вы ждали Сашу, пока тот сдаст экзамен, ехали к нему, возвращались домой… Одним словом, вы переписать билеты не успели, так?
— Так.
— И в среду приехали за ними в Отраду?
— Ничего подобного! — Вертер так и взвился. — Не за ними, а попрощаться: я уже надумал в Ленинград прокатиться.
— Ведь вы должны были в субботу Саше билеты вернуть?
— Позже бы вернул. Как-нибудь без них он перебился бы.
— Но вы не вернули?
— Не до них было. Маруся исчезла.
— А вместе с ней и билеты исчезли?
— Я ничего не знаю, я их потом в глаза не видел.
— А почему? Почему бы вам потом не забрать — скажем, у Анюты — чужие билеты?
— Мне казалось неделикатным суетиться из-за пустяков в такое время.
— Однако такое время — согласен, тяжелое — не помешало вам блестяще поступить в университет.
— Уж прям блестяще…
— Не спорьте. Я сам из того же заведения и знаю, чего стоят три пятерки на вступительных. И экзамен по русскому, пожалуй, самый ответственный. Билеты вам бы пригодились, а?
— Я не хотел беспокоить родных Маруси.
— Бросьте! В чем беспокойство-то? Подъехать в удобное для Анюты время и забрать? — я выдержал многозначительную паузу. — Но вы, конечно, знали, что билетов у Черкасских нет. Ну, знали? — и вперил в Вертера сверлящий взгляд: приходилось играть на нервах.