— Борис утверждает, что Павел Матвеевич лишился рассудка еще в прихожей.
— Как тут грань провести?.. Вот, пожалуй, наиболее точное мое ощущение: человек, собравший последние силы, чтобы противостоять безумию.
— А может быть, человек, собравший последние силы на чрезвычайное какое-то дело, например, на поездку в Отраду?
— Но именно это и свидетельствует о безумии. Почему Отрада? Я ждал его до пяти утра, я бы начал поиски раньше, но не мог оставить Анюту: она была в шоке. Но куда бы я поехал? Конечно, на кладбище, я был уверен… его любовь к жене…
— Кладбище далеко от квартиры Черкасских?
— Минут двадцать на автобусе, час, наверное, пешком. Это уже совсем окраина.
— А вы не подумали, что Павел Матвеевич мог отправиться следом за Борисом?
— Подумал, но, к сожалению, гораздо позже. Тогда я сам был оглушен, мне не пришло в голову позвонить Борису и проверить, дома ли он.
— Он вернулся домой утром.
— Утром? Где он был?
— Мне неизвестно.
— И вы думаете, что Павел поехал за Борисом в Отраду?.. Господи! Ну ладно, друг мой бедный с ума сошел — но что на даче делать его зятю?
— В понедельник должно было начаться следствие. Допустим, он хотел успеть уничтожить кое-какие следы.
— Да не было там никаких следов! Анюта смотрела, я, Павел…
— Он не закончил осмотр погреба. Да и что вы все могли знать о следах, например, о наличии или отсутствии отпечатков пальцев? К началу следствия следов на подоконнике действительно не было, а до этого?.. Да, вот тут возникает вопрос: как вы все провели дни перед похоронами — пятницу, субботу и первую половину воскресенья? Мог ли в эти дни Борис съездить в Отраду?
— По-моему, нет… нет! Около двенадцати в пятницу мы повезли Любу в больницу, Борис с Анютой явились следом. До самого вечера мы вчетвером ездили все оформлять… Вы представляете, что это такое?
— Да. У меня умерли родители.
— Понятно. Так вот, в пятницу на ночь Павел дал Анюте снотворное, она спала, а мы втроем не ложились. Мы сидели с Павлом в общей комнате, как она у Черкасских называлась, в креслах. Ну, подремали немного под утро. Но никто из нас не отлучался — это точно. С утра в субботу ездили за гробом и так далее. В двенадцать ее привезли, и мы уже почти не отходили от гроба… ну, если очень ненадолго. Ночь никто из нас не спал, прощались с Любой. Вообще жили на нервах, я теперь просто поражаюсь, как все выдержали… Правда, Павел не выдержал.
— Вот видите. Если Борис хотел уничтожить следы, то мог это сделать только в ночь после похорон… Кстати, а ключи от машины в те дни были все время при вас?
— С ключами вообще какая-то ерунда. Например, точно помню, что когда в понедельник в пять утра мы садились с Анютой в машину, чтобы ехать Павла разыскивать, ключи были там, а мне казалось — да что казалось, я бы поклясться мог! — что я их в пиджак положил… Нет…
— Дмитрий Алексеевич, это очень важно. Вы были уверены, что ключи в пиджаке, а они оказались в машине? Пиджак был все время на вас?
— Нет, кожаный пиджак… жара. Он висел в прихожей. Вы думаете…
— В прихожей… в прихожей… в той же прихожей! Погодите! Если кто-нибудь в ту ночь пользовался вашей машиной, вы б заметили? Ну, по спидометру…
— Да ну! До того ли было. На заднем сиденье я обнаружил комочки глины, на полу под ногами тоже была глина… Но это с кладбища, там глинистая почва…
— Понятно. Но вообще не исключено, что на вашей машине той ночью ездили в Отраду. Ведь у Бориса были права?
И у него, и у Павла. Но зачем брать машину в Отраду?
— Дмитрий Алексеевич, ну что вы в самом деле! Чтобы вывезти с дачи труп — зачем же еще?
— Да не было его там! Мы все осмотрели…