— Так что ж вчера случилось? Я за тебя переживал.
— Всю ночь не спал?
— Почти.
— По саду ходил?
— Ходил.
— А, так это ты. Я думала: померещилось.
— Нет. серьезно. Настенька. Когда мы вчера на углу столкнулись, ты из дому шла? Меня поразило твое лицо.
— Да ну?
— А когда я пришел к тете Май, звонил, стучал — никто не открывает.
— Правда? — изумилась Настя злорадно. — Молодец, навел шороху!
— И представь: тетя Май вроде дома оказалась. Запутанная какая-то история. Вот я и подумал: нет ли связи между твоим бегством и…
— Глупости! — Настя вырвала руку, отодвинулась, забыв, видно, про любовные игры. — Майя Васильевна была в своей комнате, твой звонок не расслышала — вот и все.
— Ты видела тетку в ее комнате?
— Ничего я не видела, я в дом не входила. Просто слышала голос.
Опять голос! Что же это за всеобщая галлюцинация.
— Голос тети Май?
— Наверно, ее, раз из ее комнаты… из форточки. Слушай! — поразилась Настя. — Ты хочешь объявить тетку невменяемой и оторвать домик в Москве? Ну, это классика.
— Настенька, мне просто нужно знать, что произошло.
— А что произошло?
— Например, почему ты раньше ушла с занятий, приехала в Останкино и не вошла в дом?
Она поглядела на него очень и очень странно. Взялась за узкий черный шарф на шее, затеребила, потянула за концы, точно… точно там, в окне, там было какое-то движение, да, да… кошмар! Саня схватил ее за руки, встряхнул.
— Ты… что? Ты что делаешь?
— А что? — прошептала она со страхом. — Ты тоже с приветом?
— Тоже? А кто еще?.. Девочка, я тебя умоляю. Почему ты не вошла в дом?
Опять этот странный взгляд, страх.
— Тебя кто-то напугал? Ну что же ты молчишь?
— Выпусти руки, — прошипела Настя, — или я заору.
Выпустил, закурил, у самого пальцы дрожат. Она вскочила, но не ушла, встала напротив.
— У тебя припадки, наследник?
— Извини. Мне показалось… этот шарф… как удавка на шее.
Она засмеялась — нехороший смех, неестественный.
— Удавка на шее — это хорошо, мне нравится. А тебе?
— Ну скажи хотя бы, что ты слышала… а может, и видела в окне?
— В каком окне? — Настя, к его удивлению, вспыхнула; очевидно, прекрасный «дар смущения» — нынче «предрассудок» — в ней до конца не атрофировался и очень украсил юное лицо.
— В том самом… — пробормотал Саня.
— Ты что, уже тогда за мной шпионил?
— Ты сама сказала про голос из форточки.
— А, у хозяйки, — она заметно успокоилась. — Ничего не знаю, я и внимания не обратила.
— Голос Майи Васильевны?
— Наверно. Такой глухой… замогильный. Что-то бессвязное, обрывок. Про красную шапочку. Или про белую?.. Она помешана на своих куклах.
— Кто?
— Старуха.
— Ну, вспомни, вспомни.
— Говорю же, не обратила внимания… — Настя сосредоточилась. — Кажется, так: «Белая рубашечка, красный чепчик в каком-то покое».
— В каком?
— Не расслышала, — Настя пожала плечами.
— Куклы, — произнес он задумчиво. — Но ведь принцессы в коронах.
— А у нее и Красная Шапочка с Волком есть. Тоже в чулане. Ей муж из Рима привез, такой же, видно, был… зануда. Да если б мне из-за «бугра» приволокли волка…
— Настю, не притворяйся. Ну что за пошлый стиль: казаться хуже, чем ты есть. Все любят такие бесценные пустячки. Любят любовь, правда?
— Ладно, ты меня притомил.
— Пошли домой?
— Я еще… пройдусь.
После обеда у тетки в комнате (Саня внес свою лепту за октябрь — помимо стипендии подрабатывал рецензированием рукописей в издательстве — Майя Васильевна, покапризничав, приняла) он спросил:
— Тетя Май, а можно мне в чулан?
— В чулан? — удивилась тетка. — Ты хочешь жить в чулане?
— Нет, посмотреть. У вас такие вещицы занятные.
— А, с удовольствием покажу.
Изящная светловолосая Шапочка, Волк угрюм, несчастен и голоден. Кот в блестящих сапогах, Баба Яга, оловянные солдатики… Может быть, вчера приходил покупатель? Покупательница? Такие штучки сейчас в цене.
— Почему вы их здесь храните?
— У меня сломалась полочка. Помнишь над комодом? Не помнишь?.. Починить — пара пустяков, а этот долдон Анатоль никак не соберется. Пришлось пока…
— А вы не хотите их продать?
— Саня! — голос тетки фанатично зазвенел. — Я завещала дом тебе при единственном условии: все оставить как есть, ничего не продавать. Андрей Леонтьевич и я…
Она соскользнула на привычную колею, он озирался рассеянно: что-то изменилось на полках с ночи, то ли переставлено, то ли убрано. Не пойму, не помню. Зашел за шелковую ширму, взглянул в дырочку: тетя Май разглагольствует, а глаза отсутствующие… Сел на вместительный сундук, обитый кованным железом, на что-то… вытащил из-под себя… о, зажигалка. Японская. Взметнулось крошечное пламя. А что если труп спрятан…
— Тетя Май, а что у вас в сундуке?
— Чтоб ни было, все будет твое.
— А можно посмотреть?
— Дождись моей смерти… — она вдруг покачнулась, приказала сдавленно: — Нитроглицерин, скорее, на комоде.
Он метнулся… туда-сюда… Майя Васильевна проглотила две таблетки, показала жестом: открывай, мол, не заперто. Открыл: скопище престарелой обуви, в котором он добросовестно порылся…
— Пойду прилягу, — сказала тетка.
Он вывел ее из чулана, поглядел, как она запирает дверь, прячет ключ в карман ситцевого «рабочего» халата… проводил в комнату, уложил на кровать. Как странно чередуются в ней вспышки энергии с полным изнеможением. Однако отметил, ничто в ее облике сейчас не тревожит меня, не пугает.
— Тетя Май, а Андрей Леонтьевич курил?
— Никогда. Он говорил…
— А в доме кто-нибудь курит?
— Официально никто. Таково мое требование. Но — покуривают. От Анатоля вообще трудно ожидать порядка. Володя, отдаю должное, выходит в сад. И еще у меня есть подозрение…
— Какое?
— Кто-то из девиц. В их комнате пахнет табаком. Но: не пойман — не вор.
— Отдыхайте, не буду вам мешать.
Саня постоял в полутьме коридора. «Я буду ждать». Зашел «к себе» в кабинет — побриться, с утра не успел… Снег еще не растаял, яблони сказочно застыли в неподвижном предзимнем ожиданье, Анатоль у сарая… Пойти побеседовать? Да, соберу по возможности сведения перед разговором с ней.
— Покурим? — Саня достал из наброшенной на плечи куртки пачку «столичных» и зажигалку из чулана.
— Можно. — Анатоль прислонил лопату, которую точил, к стенке сарая, вытер руки о фуфайку, вытянул сигарету… а пальцы ходуном ходят. — Ишь ты, зажигалочка, — голос равнодушный, мертвенный.
— У тети Май нашел. Не ваша?
— Скажете тоже. Где нашли?
— В чулане.
— Послушайте, студент… — начал Анатоль хрипло; почудилось вдруг, что он мертвецки пьян.
— Я уже не студент.
Все равно. Любознательный вы парень, а? Все чего-то шарите, вынюхиваете… Наследничек, елки-палки.
— Я ищу женщину.
— Шерше ля фам? — лицо Анатоля болезненно сморщилось. — Не в форме. Со вчерашнего. Что за женщина?
— Молодая. Наверное, красивая. В черном плаще. Глаза карие, волосы светло-каштановые, короткая челка. Брови высокие, дугой. Длинная стройная шея.
Анатоль тяжело опустился на чурбан — дубовую колоду, служившую когда-то для колки дров. Спросил тихо:
— Где вы ее видели?
— Здесь, в доме. В комнате тети Май.
— И я видел, — подтвердил Анатоль неожиданно. — В саду.
— Во сколько?
— Ночью.
— Где она лежала?
— Почему лежала? Она шла между яблонями, в черном плаще, да. Ночью — точнее сказать не могу, был под шефе.
— Ага. Уже, простите, опились на свадьбе?
— На какой еще… Да ну. То было давно, в августе. Я тут на топчане спал в сарае, прохладнее. Существует теория, согласно которой души умерших являются на место преступления.