Казалось, он хотел заговорить с ней, но несколько раз сглотнул, и слова не сорвались с
его губ. Николас рывком поднялся с кровати и тут же вернулся с бумажными салфетками, которыми привёл её в порядок. Он протирал бережно, без тени распутства, но с оттенком
нежности, вызывая у Грейс умиление. Он только что трахнул её сиськи, и что мужчина нашёл
романтичного в этом жесте — загадка, которую она не собиралась разгадывать.
Николас снова ушёл, чтобы выбросить бумагу. Грейс ждала, что он попрощается, и
спряталась под простыней, словно таким образом могла защитить себя от боли, которую ей
причинит. Николас вернулся, тут же прыгнул в постель, накрыл их обоих и нежно поцеловал
в губы, слегка надавив на плечи.
— Теперь давай спать по-настоящему, — прошептал ей в губы.
— С…спокойной ночи, — заикаясь, пролепетала она, чувствуя себя несчастной
дурочкой.
Эффект оргазма нахлынул, как ласковая морская волна, и увлёк за собой, погружая в
сон без сновидений.
Во второй раз Грейс проснулась далеко за полдень. Ослепительный свет больно резал
всё ещё закрытые глаза. Она моргнула и отвернулась, обнаружив, что кровать пуста.
Протянув руку, погладила тёплые простыни. Наконец-то Николас сдержал своё обещание, подарил ей ночь, а потом растворился, как сны, как фантазии маленькой девочки, которая
жила в ней до сих пор. Грейс схватила подушку и уткнулась в неё лицом, отыскивая следы его
запаха, которые тут же ощутила, и её накрыло жестокое, неожиданное сожаление о том, чего
она больше никогда не испытает. Ласки, поцелуи, всю эту роскошную истому, возвышенное
наслаждение — она бы спрятала всё это в ларец воспоминаний, заперев на два замка.
Грейс встала с твёрдой решимостью смыть с себя следы этой памятной ночи под
каскадом холодной воды. Она пошла в ванную, для этого ей пришлось пройти мимо входа, где
больше не валялась одежда, которую они в своём безумии разбросали по полу накануне.
Улики исчезли, словно она придумала себе всё, что произошло.
Бросившись под холодные струи душа, Грейс задрожала и лихорадочными жестами
намылилась, решительно отбросив меланхолию. Она не должна грустить, не должна
испытывать чувство покинутости, ведь не было никаких обещаний, кроме как доставить друг
другу удовольствие. Она взрослая и достаточно опытная в отношении мужчин, именно этого
типа; к чему же тогда эта тупая боль в груди, эта тяжесть под ложечкой, этот гвоздь в горле?
Она выключила кран и, разбрызгивая повсюду капли, схватила халат. Сердито надела
его, внимательно разглядывая своё лицо в зеркале. Это была всё та же она, но с опухшими
губами и лихорадочным блеском в глазах. Грейс даже не знала, который час. Высушила
полотенцем волосы и принялась распутывать их, не обращая внимания на боль от расчёски
(она была не сильнее той, что разливалась по всему телу).
Выйдя из ванной, Грейс закричала так громко, что её должны были слышать до
площади, где стоял собор.
— Что ты здесь делаешь?
Вопрос прозвучал сам собой, хотя она испытала бурное чувство облегчения. Николас
сидел за столом в гостиной, перед ним стояли два капучино и поднос с круассанами.
Он смотрел на неё с оттенком разочарования, или, по крайней мере, ей так показалось.
Мужчина встал и отодвинул стул, смущённо отводя взгляд.
— Прости, я подумал, что ты, наверное, проголодалась, мы вчера не ужинали…
Ладно, я пойду…
Грейс в один шаг оказалась рядом с ним и схватила его за руку. Она была слишком
счастлива, чтобы скрывать радость, которую доставляло ей его присутствие.
— Нет, пожалуйста, останься. Давай поедим вместе. Я думала, ты уехал, поэтому и
напугалась.
Она почувствовала, как уголки рта сложились в глупую и бесполезную улыбку —
пропуск на бесплатную поездку на карусели слёз. В этот момент ей было всё равно. Николас
был с ней, он принёс ей завтрак. С ней был Николас, который наклонился, чтобы поцеловать в
губы. Николас, который не ушёл, как вор, как хищник. Николас, который остался после их
ночи.
Глава 9
Все намерения полетели к чертям.
Как только Николас увидел Грейс на тротуаре перед сломавшейся машиной, его мозг
перестал работать, и все решения были делегированы органу внизу, который, как известно, не
способен думать, не говоря уже о том, чтобы отличать правильное от неправильного. И всё
рухнуло в момент, когда он заглянул в эти глаза, затуманенные желанием, когда положил руку
на её бедро, потом обхватил грудь, а затем обладал обнажённой перед собой, под собой, вокруг себя. Грейс, которая была мечтой, воплощённой в плоть, Грейс, которая пожирала его
ртом и телом, Грейс, которая заключила его в такую тесную паутину наслаждения, что
Николас даже на секунду не подумал о том, чтобы уйти после того первого раунда. Ни после
второго, ни после третьего.
Мысль остаться пришла внезапно посреди ночи, после того как она заснула. И тогда
его охватил страх, такой же липкий, как холодный пот. Желать женщину перед тем, как
отнести её в постель, было нормально, но после нескольких часов фантастического секса —
не очень, и Грейс была наименее подходящей кандидатурой для подобных эмоций. Николас
не собирался ни с кем сближаться, делиться привычками или знакомиться с новыми. Не в
тридцать семь лет.
Но потом он остановился, чтобы взглянуть на неё; это была глупая оплошность. На
измятой многочасовым наслаждением постели Грейс выглядела томной и тёплой, искушение
стало слишком велико, а сети паутины удовольствия настолько тугими, что Николас поддался.
Он положил на стул одежду, которую собирался надеть, и скользнул под простыни. Грейс не
спала — он понял это по тому, как изменилось её дыхание, став менее глубоким, но он не
стал анализировать причину притворства. Николас прикоснулся к ней, поцеловал, снова
поглотил, и это было идеально. Лучше, чем в предыдущие разы, потому что их тела узнавали
друг друга на инстинктивном уровне и находили правильные места, где прикасаться, целовать, поглощать.
Сам не зная как, он оказался за завтраком, перед чашкой капучино и подносом с
круассанами, рядом с Грейс, обнажённой и мокрой после душа, которая смотрела на него со
смесью благодарности и обожания, что настораживало. Как только закончит есть, он поцелует
её в щёку и вернётся в Рим, чтобы спланировать выходные. Может быть, он позвонит какой-нибудь старой знакомой, чтобы заняться сексом без всяких запретов и надежд. Любая
женщина подойдёт, лишь бы она не смотрела на него таким взглядом, как у Грейс — полным
жгучего желания и с губами, припухшими от его поцелуев.
Ему хотелось убежать как можно дальше и в то же время стащить с неё халат и
овладеть прямо на полу, в луже света, нарисованного восходящим солнцем.
— Извини, если напугал. Я думал, что застану тебя ещё в постели, — с подчёркнутой
беспечностью сказал Николас, откусывая круассан с кремом и разглядывая часть груди, выступающую из махровой ткани халата.
— Забыла закрыть ставни вчера вечером, иначе я бы ещё спала.
— Ты крепко спишь. И да, я шумел: душ и всё остальное.
— Я люблю поспать, — Грейс вытерла руки бумажной салфеткой, которую комком
бросила на стол. — И вообще, я не привыкла к такому сексу. Я уже несколько месяцев не
занималась им, понятно, в конце концов, свалилась.
Она сказала это непринуждённо, словно они обсуждали чёртово слияние компаний.
Затем встала из-за стола, унося пустой поднос, пахнущие кофе пластиковые стаканчики и
скомканные бумажные салфетки.
Выбросила всё в мусорное ведро, а Николас смотрел на её босые ноги, точёные икры, и его мысли запутались, застревая на признании, произнесённом с полной откровенностью. У
неё не было секса… как давно?
— Как давно у тебя не было мужчины?
Голос прозвучал сдавленно, и он почувствовал, как между ног нарастает давление.
Николас представил, как Грейс лежит на столе, широко раздвинув бёдра, а он, зарывшись
головой в середину, пирует, будто она одно из тех пирожных с кремовой начинкой.
— Ммм… думаю, несколько месяцев.
Она ответила с тем же безразличием, повернувшись к нему спиной.
— Будь точнее, — умолял он, чувствуя себя жалким.
Грейс повернула голову и посмотрела на него через плечо.
— Прости, но какая разница?
Николас встал, опрокинув на пол стул. Он не потрудился поднять его и поставить на
место. Он решительно подошёл к Грейс, а она озадаченно смотрела на него. Оказавшись
рядом с ней, он обнял её сзади и стал возиться с узлом на поясе, а развязав, распахнул халат.
Обнажённая Грейс была такой же, как он себе представлял — мягкой, тёплой, притягательной. Он взял её груди в руки и застонал вместе с ней. Грейс откинула назад голову
и выгнула спину навстречу мучениям, вызванным его пальцами.
— Грейс, я либо трахну тебя, либо взорвусь…
Солнце стояло высоко в небе. Николас взглянул на часы на прикроватной тумбочке —
доисторический экземпляр, одно движение стрелок которого, издавало невероятный грохот.
Он удивлялся, как она может это выносить. Всё в квартире было антикварным, от полов до
мебели, выглядевшей так, словно её взяли из кукольного домика. Повсюду лежали книги —
на настенной полке, стопкой на прикроватной тумбочке, в явном хаосе на каждой свободной
полке, даже в ванной. Однако на стенах он не увидел ни одной картины, а скудость мебели и
обстановки заставляла предположить, что Грейс живёт здесь недолго.
Грейс снова задремала, позволяя ему смотреть на неё сколько пожелает. Николас
рассматривал её спокойно, как никогда не мог сделать ни в офисе, ни во время встреч, ни
когда они виделись вне работы, потому что, если бы он поддался искушению, Грейс поняла
бы, какой одержимостью стала для него.
Такой она и осталась до сих пор. Одержимостью. Несмотря на дикий и неистовый
секс, он чувствовал к ней нездоровое влечение. Грейс даже не была самой красивой
женщиной, с которой он когда-либо занимался сексом, но она была многим другим:
чувственная, элегантная, утончённая, умная, обладала острым чувством юмора, а также была
трансгрессивной и раскованной. Они испробовали всё, что могут испытать два обнажённых
тела, но если бы Николас дал волю своему пылкому воображению, то, уверен, сумел бы
создать короткометражный фильм, достойный лучшего Марио Сальери.
Она пошевелилась, простыня сползла в сторону, обнажив провокационные бёдра.
Николас провёл пальцем по следам от купальника, которые оставили жемчужные дорожки на
фоне золотистой кожи.
— Прости… я только и делаю, что засыпаю… — пробормотала она, поворачиваясь к
нему лицом и обнажаясь полностью.
Николас почувствовал покалывание между рёбрами, что-то слишком далёкое от
возбуждения, чтобы быть знакомым. Его рука шевельнулась прежде, чем он успел обдумать
жест. Он потянулся к ней рукой, и через мгновение уже гладил изгиб её щеки, задержавшись
на контуре скулы, чтобы ощутить шелковистость кожи. Проследовал ниже, коснулся губ в
череде лёгких поцелуев, и нежелание трогать лоно, сосать её соски или впиться в губы, может
быть, не в такой последовательности, вызвало у него приступ страха.
— Можешь не извиняться. Я рад, что утомил тебя.
Она удовлетворённо улыбнулась, потягиваясь в медленном, гипнотическом танце.
— Но теперь мне любопытно.
Грейс расхохоталась, возможно, представив себе вопрос, который он собирался ей
задать.
— Сколько времени прошло с последнего раза?
Грейс приподнялась, взбила подушки за спиной и уселась, бросив на него весёлый
взгляд.
Она согнула одну ногу и сложила руки на животе, заключив грудь в манящую скобку.
— Девять месяцев, плюс-минус.
— Ах, однако…
— Не так уж и много!
Николас скептически приподнял бровь.
— Ну, говори за себя.
— Женщины не такие, как мужчины, мы не думаем, как бы трахнуть всё, что дышит…
— Неправда…
— Ты только что сказал, что девять месяцев — это очень долго!
— Потому что мы разные.
— И, значит, права я, — она нагло ухмыльнулась, а он испытал искушение стереть эту
улыбку долгим, карающим поцелуем, только ради того, чтобы заткнуть ей рот, попробовать на
вкус, подтвердить свои собственные слова. Ведь это было неправдой, что он готов трахнуть