подвергнется насилию. Поэтому Грейс спряталась за ширмой лицемерного гедонизма: лучше
женщина, склонная к наслаждению, чем та, кто жалеет себя.
Николас приехал в офис через полчаса после неё. Проходя мимо стойки
администраторов, мужчина бросил на неё невразумительный взгляд, после чего
поприветствовал Лоредану и скрылся в своём кабинете.
Всё вернулось на круги своя, по крайней мере, по форме. А вот с содержанием была
совсем другая история. Утром она повторяла себе, что это был просто незабываемый секс, что
Николас не так уж сильно отличается от других мужчин, которых она знала. И всё же Грейс
не могла избавиться от неуместного чувства сожаления и печали, будто нашла в нём
недостающую часть себя. Она винила себя за те романтические отступления, которым не
предавалась уже много лет. Мать и многие другие женщины учили Грейс на собственном
опыте, что никогда и ни в чём нельзя полагаться на мужчину. Николас мог быть богом секса, но он оставался обычным смертным со всеми типичными для его пола недостатками.
Непостоянство и ненадёжность — часто встречающиеся черты у мужчин, и Николас первым
признал, что обладает и тем и другим.
Она пересеклась с ним во время обеденного перерыва, когда уходила с Лореданой в
привычный бар. Ей казалось, что она готова к холодности, готова к равнодушию, но было
трудно отделить этого мужчину от того, кто целых два дня обожал её.
Грейс вздёрнула подбородок, надела очки и, полагаясь на силу элегантных туфель, заученной походкой окутала себя бесстрастием. Когда они оказались в зале бара, она
направилась к столикам, а по её позвоночнику пробежала внезапная дрожь. Этим жалким
способом Грейс обманывала себя, что взгляды исходят от Николаса.
— Свободный столик. Поторопись, пока они не украли его у нас, — предупредила
Лоредана и поспешила к увитой жасмином решётке.
Когда Грейс заняла место, то краем глаза увидела, как в бар вошёл Николас. Она не
смогла определить, где он расположился, единственное, что заметила, это то, что он всё время
избегал смотреть в её сторону.
— Тебе нравится де Лука, скажи правду… — Лоредана уставилась на неё с ухмылкой, которая делала женщину ещё омерзительней.
— Велика беда.
— М-м-м, ты пожираешь его глазами.
— А ты нет?
Лоредана яростно покраснела и настал черёд Грейс насмешливо смотреть на неё.
Грейс начинала работать в этой фирме, зная, что её трудовая деятельность закончится
в августе, и тогда она собиралась решить, что делать со своей жизнью: вернуться в Лондон
или остаться в Италии. До этого утра она была уверена, что останется, но теперь эта
уверенность пропала. Обедали они в напряжённом молчании, и обменялись несколькими
словами, продиктованными скорее хорошими манерами, чем желанием пообщаться. Обе
вернулись в офис раньше всех, и Грейс заперлась в ванной под предлогом привести себя в
порядок. Она опустила сиденье унитаза и села, оставшись наконец одна. К горлу подкатил
комок, сопровождаемый чувством сожаления; оно поселилось в глубине живота с тех пор, как
она поцеловала Николаса в щёку, прежде чем выйти из его машины.
Грейс не хотела выяснять, почему отстраниться от Николаса даётся сложнее, чем с
другими мужчинами, но это было чувство, с которым рано или поздно ей придётся иметь
дело.
Сексуальный перебор, повторяла она, понимая, что обманывает себя. Она увидела в
нём что-то ещё, что-то стоящее исследования, если бы позволила это себе, но она уже
закрылась от него непреодолимой стеной, слишком высокой, чтобы через неё могло перелезть
любопытство, и слишком широкой, чтобы её могло сбить такое глупое чувство, как желание.
Возможно, она уволится с этой работы досрочно, никто не будет её удерживать, Д'Амброзио поймёт.
Она освежила макияж, расчесала пальцами волосы и вернулась на свой пост. Проходя
мимо кабинета Николаса, мельком увидела его за столом. Грейс не остановилась, не
посмотрела на него, а прошла прямо, будто его не существовало, его и этого чувства
ностальгии, которое надо прогнать, пока не поздно. Грейс едва успела присесть, как зазвонил
внутренний телефон. Это был её номер. Она уставилась на мигающий красный огонёк, не
решаясь ответить.
— Грейс, что с тобой сегодня?
Видимо, Лоредана от души наслаждалась её растерянным состоянием, и именно это
заставило Грейс снять трубку и поднести к уху.
— Да, — короткий, ровный слог.
— Принеси мне, пожалуйста, кофе.
Она попыталась уловить в этой простой просьбе хоть какую-то эмоцию, но Николас
даже не дал ей времени ответить, положил трубку, и ей оставалось только встать. Пока шла к
нему с обжигающим пальцы пластиковым стаканчиком, с каждым шагом сердце билось
быстрее; Грейс думала о том, вернётся ли всё на круги своя, как было до того странного уик-энда, который теперь казался ей сном, потускневшим при дневном свете, настолько
реалистичным, что казался явью, но всё же сон.
Дверь была закрыта. Николас, видимо, увидел её тень, потому что открыл перед ней
дверь и отступил в сторону. Он подошёл к ней, чтобы взять из её рук стакан.
— Присаживайся.
Не задерживаясь на Грейс взглядом, Николас повернулся к ней спиной и вернулся в
своё кресло. И снова, как и на предыдущей неделе, они оказались лицом к лицу. Их разделял
стол, слова, рвущиеся наружу, и общие воспоминания, которые должны были остаться
воспоминаниями.
Николас пил свой кофе и, казалось, тянул время, сосредоточенно глядя на неё. Это
внимание раздражало. Грейс поёрзала на стуле и в знак неповиновения приподняла бровь, показывая своё недоумение.
— Как ты? — неожиданно спросил он, удивив её.
Грейс нахмурилась.
— Хорошо… — однако она не смогла скрыть некоторой нерешительности при ответе.
Но то, что он добавил вскоре после этого, рассеяло все сомнения относительно его
намерений.
— Странно снова оказаться в офисе в своих повседневных ролях. Я хотел узнать, всё
ли для тебя вернулось на круги своя, если… — он развёл руки, подыскивая нужные слова.
Грейс подумала, — Николас хочет убедиться в том, что не столкнётся со сталкером.
Она разразилась сухим, коротким смехом, едва откинув голову назад, думая: «Да пошёл ты!
Ты такой же, как и все мужчины».
— Я в порядке. Не волнуйся, я снова стану секретарём, а ты — адвокатом, — она
наклонилась вперёд, самодовольно приподняв уголок рта и ощущая, как чувство тоски и
сожаления сжимает грудь. — Это должна была быть одна ночь, она превратилась в выходные, но на этом всё и закончилось.
У неё не получалось истолковать шквал эмоций на его лице. Решила, что в основном
это досада. Ведь она вырвала слова из его уст, лишив удовольствия прервать роман в
зародыше. Грейс видела, как он стиснул зубы и втянул худые щёки, отчего на них появились
тени, похожие на грозовые, что плясали в его глазах. Затем Николас снова удивил её. Он
улыбнулся, расслабившись в кресле.
— Рад это слышать, было бы неприятно создавать… неудобство на работе.
Грейс встала. Она больше не могла терпеть это лицемерие, хотя и привыкла скрывать
свои эмоции. Не могла больше выносить этого мужчину, так непохожего на нежного, страстного и заботливого любовника, каким он был несколько часов назад. Она не могла
смириться с тем, что ей приходится притворяться, что счастлива пресечь эти отношения в
зародыше.
— Никаких последствий не будет. Это был просто хороший секс, — она ответила ему, чувствуя, как ком в горле увеличивается до удушья. Грейс встала и вышла из кабинета, не
дожидаясь ответа. Он всё равно не последует, а если и ответит, то скажет, что слышать ей не
хотелось.
Она ушла из офиса первой, чтобы забрать каршеринговую машину, предоставленную
механиками. Тем временем она позвонила Елене. Сестра хотела узнать, почему они не
виделись в эти выходные. Грейс не была готова делиться пережитыми моментами с другими.
Она хотела ревностно хранить их при себе, как тайну, которую нужно оберегать и лелеять в
одиночестве. Она боялась, что если заговорит об этом с Еленой, то лишится всякого
волшебства, и то, что сейчас продолжало казаться ей сном, приобретёт неприглядную форму
убогой и заурядной истории о сексе.
Возвращение домой не помогло.
В воздухе ещё витал слабый след страсти и запретных запахов; если закрыть глаза, можно было вспомнить вкус Николаса.
Она села на неубранную постель, погладила смятые простыни, кончиками пальцев
обрисовала контуры бесцветных пятен… Грейс пришлось прикусить губу, чтобы не дать волю
эмоциям. Она вскочила на ноги, сорвала простыни с матраса и засунула всё в стиральную
машину с такой поспешностью, что закружилась голова. Но если бы она задержалась, то, скорее всего, так бы и лежала на этих простынях, вдыхая последний отпечаток его тела.
Грейс не очень хорошо помнила дни, последовавшие за разрывом с Ральфом. Всё было
как в тумане, она помнила страдания, недоумение, но всё это сглаживалось раздражением от
ситуации, которая стала невыносимой. Сейчас, глядя на белую пену, скрывающую ткань за
круглым стеклом дверцы, она чувствовала себя человеком, потерпевшим кораблекрушение, который увидел, что корабль, посланный его спасать, удаляется за горизонт.
Грейс почувствовала себя одинокой и потерянной.
Она была убеждена, что вещи, однажды отклонившиеся от своего первоначального
курса, не могут вернуться в прежнее русло. Поэтому полагала, что Николас, разделив с ней
самую интимную форму близости, покажет себя другим, возможно, более приветливым, чем в
прошлом.
Она ошибалась.
На следующий день, после беспокойной ночи, которую провела, ворочаясь среди
пахнущих стиральным порошком простыней, Грейс обнаружила, что стала для него
практически невидимой. Николас попросил Лоредану принести ему кофе, напечатать
протоколы писем на компьютере, подготовить документацию для заседания совета
директоров. Он проходил мимо, не здороваясь, и с таким хмурым видом, какого Грейс никогда
не видела у него. Она колебалась, стоит ли просить у него объяснений, но предпочла
повременить, опасаясь ответа.
В среду Николас снова стал обращать на неё внимание, но позже выяснилось, что
безразличие было предпочтительнее, поскольку он превратил Грейс в крайнюю для своего
плохого настроения. Казалось, что такое особое обращение было уготовано только ей, и это
был ещё один удар, которого, по её мнению, она не заслуживала. Если бы он обвинил её в
случившемся, то прояснил бы свою точку зрения.
Грейс готовила кофе, писала письма и занималась переводом документов, которые
Николасу были непонятны. Он не подарил ей ни улыбки, ни доброго слова, снова стал
отстранённым мужчиной из гранита, а в его облике появились безжалостные нотки, которые
она не узнавала. Казалось, его раздражало само присутствие Грейс и он не пытался этого
скрыть. Он даже отчитал её перед адвокатом по гражданским делам, отругав за глупую
опечатку.
— Грейс, будь внимательнее! Я должен отправить этот контракт к шести часам, как
думаешь, у тебя получится?
Она чувствовала себя униженной своей ошибкой, но сильнее унижения было
разочарование оттого, что она стоит перед мужчиной, о жесткости которого даже не
подозревала. Она могла разорвать бумагу перед его лицом, сделать из неё конфетти и бросить
на пол, на его стол, на его высокомерие. Могла даже сказать ему, чтобы он шёл к чёрту, в
присутствии коллеги, который сидел рядом и кому хватило ума не обращать внимания на
грубость. Такой необдуманный жест не имел бы никаких негативных последствий, как и акт
неподчинения, но здравый смысл был для Грейс чем-то слишком укоренившимся. Она
подняла бумагу, посмотрела на круг, нарисованный синей ручкой вокруг неправильного
слова. Затем пристально посмотрела на Николаса, надеясь, что все оскорбления, которые
расцвели в её воображении, дойдут до него.
— Сейчас же займусь этим.
Николас смотрел на неё с напряжением, которое делало его черты угловатыми, но за
этой упрямой наглостью Грейс увидела намёк на раскаяние, возможно, это была лишь