Он сдвинул её в сторону, схватил за бёдра и поставил на колени. Мгновение он
наслаждался видом упругих округлых ягодиц, затем проник, вырвав у женщины стон; Николас не знал пощады, пока она не закричала, что да, он жеребец, и она наслаждается, как никогда раньше.
Этих нескольких слов было достаточно, чтобы откинуть его к собственному
удовольствию. Усилив захват, Николас толкался всё сильнее, пока оргазм не опустошил его, а
желание покинуть эту кровать и эту женщину не стало настойчивым.
Николас обнял её, как обычно, посчитав, что объятий и нескольких поцелуев без
языков было вполне достаточно, а затем вскочил на ноги.
— Можно мне воспользоваться душем? — спросил он.
— Валяй, — ответила она, сжимая подушку.
Николас прошёл в маленькую ванную комнату, затем поспешно оделся, бросая
осторожные взгляды в сторону лежащей девушки (вроде её звали Катерина), которая снова
заснула. Что к лучшему, так он мог избежать неприятного момента, когда она предложит
обменяться номерами телефонов, а ему придётся выкручиваться, придумывая
неправдоподобный предлог.
С ещё влажными после душа волосами мужчина вышел на улицу и отправился на
поиски своего автомобиля Smart, проверяя время на стальном хронографе. До назначенной
встречи оставался целый час, поэтому он расслабился. Зашёл в бар, заказал латте и круассан, затем просмотрел новости в газете. Движение транспорта ещё не стало интенсивным, но, опять же, в июле Рим пустел. И пока жевал последний кусочек круассана, Николас
разглядывал очертания базилики Сан-Джованни.
Свою машину Николас припарковал вторым рядом на улице Мерулана, поэтому он
поспешил уехать, пока какой-нибудь ретивый полицейский не прилепил на лобовое стекло
штраф. Мать позвонила ему как раз в тот момент, когда он поворачивал на кольцевую дорогу, чтобы отправиться на север города. Этот звонок стал своего рода ритуалом, и повторялся
каждый день, словно Николас был ещё ребёнком, а не тридцатисемилетним мужчиной.
Родители считали его гордостью семьи де Лука. Он был первым из всех кузенов, кто получил
высшее образование и как любил повторять отец, этим почтил прапрадедов из Абруццо, которые несколькими поколениями ранее пересекли Апеннины в поисках удачи в столице.
И всё же в сердце женщины, родившей его, оставалась заноза.
«Ты прекрасен как солнце, почему бы тебе не найти хорошую девушку и не создать
семью?»
Именно этой фразой она отчитала сына, когда Николас зашёл к ней на воскресный
обед. Его дед, который умер в прошлом году, и успевший прежде похоронить трёх жён и
несколько любовниц, как говорили, передал по наследству в крови своё чрезмерное рвение.
Николас считал себя достойным наследником в плане завоеваний; однако он никогда не
женится и не произведёт на свет детей. Мужчина был прагматиком и обладал достаточной
проницательностью, чтобы понять, — он никогда не будет верен ни одной женщине и не
пожертвует своей свободой во имя потомства, которое в лучшем случае будет приходить к
нему на воскресный обед. Николас почувствовал, как внутри что-то сжимается от чувства
вины, застывшей в самой его потаённой части.
Затем он подумал о своих родителях. Его отец работал консьержем в здании на улице
Кассия, а мать обеспечивала домашнее хозяйство, занимаясь шитьём. Жертвы, на которые они
пошли, чтобы Николас смог учиться в университете, не поддаются подсчёту, и, хотя родители
не считали их жертвами, самым роскошным отдыхом, который предки себе позволили, были
две летние недели на берегу моря в Гаттео.
Николас подумывал зарезервировать в августе неделю отдыха на Форментере.
Понте Фламинио выделялся издалека своими высокими колоннами, с которых орлы и
фонарные столбы наблюдали за Римом. Район Париоли встречал Николаса элегантностью
начала XX века. Украшенные искусной лепниной дворцы чередовались с более
современными зданиями, а по тротуарам, затенённым лиственными деревьями, хозяева
прогуливались с собаками и спешили офисные служащие.
Николас припарковал Smart плавным и быстрым манёвром.
Офис, где он работал, располагался в здании, которое раньше было резиденцией
фашистского генерала, по крайней мере, так он слышал от главного партнёра фирмы, Уолтера
Д'Амброзио. Декор белого цвета окаймлял оконные рамы и тянулся вдоль балконов, поддерживаемых могучими плечами неутомимых атлетов.
И тут он увидел её.
Грейс.
Она только что завернула из-за угла здания и уверенным шагом шла вперёд. Походка
скрывала высокомерие, облагороженное лёгким покачиванием стройных бедер. Казалось, Грейс по ошибке попала из другой эпохи, которая цеплялась за неё аурой чувственного
декаданса. Она была женственной во всём, от длинных, ниспадающих волос до кончиков
туфель на каблуках.
Когда Д'Амброзио объявил о появлении в офисе ещё одного секретаря в дополнение к
тому, что работал у них более пяти лет, занимаясь всем на свете, Николас не удивился, учитывая как сильно возросло количество счетов, документов и контактов за последнее
время, когда фирма расширила свои интересы на спортивные клубы. Чего Николас никак не
ожидал, так это увидеть надменное и отстранённое создание, не обладающее ни малейшей
долей той запоминающейся привлекательности, которая была присуща многим его
завоеваниям, но скрывающее за своими сдержанными манерами и безупречной дикцией
обаяние, которое с возрастом обогатят тёплые оттенки.
При ближайшем рассмотрении Грейс не обладала даже внешностью секретарши, не
говоря уже о поведении. Из опыта, а также из общепринятого мнения, клерк низшего звена не
одевался с такой изысканной элегантностью, а когда девушку просили приготовить кофе, она
эту простую просьбу не выполняла, а будто делала одолжение. По словам Д'Амброзио, Грейс
Ринальди была гораздо больше, чем секретарь. Она свободно владела тремя языками, могла
вести телефонный разговор на английском, и спустя несколько дней после начала работы во
время телефонной конференции со шведским клиентом спасла их от тупика, возникшего из-за
языкового недопонимания.
Привлекательная, чувственная, умная. Грейс была запретна для него, потому что
принадлежала к одной из немногих категорий женщин, которых Николас считал
неприкасаемыми: коллеги и бывшие девушки друзей.
Николас торопливо включил автомобильную сигнализацию и поспешил перейти
улицу, но вынужден был остановиться на пешеходном островке, чтобы пропустить автобус, который скрыл ему вид на Грейс. Дойдя до противоположного тротуара, он увидел, как она
вошла в здание и скрылась за массивной дверью с большим золотыми кольцами.
Он вздохнул, проведя рукой по уже сухим волосам.
Единственная роскошь, которую Николас мог себе позволить, это представить Грейс, лежащей на кровати, среди малиновых атласных простыней, пока он трудится над её телом.
Может быть, она окажется разочарованием, как одна из тех женщин с ляжками, грудью
и бёдрами, годной только для того, чтобы носить одежду, а в остальном проявляющие
холодность и отстранённость. А может, и нет, и он никогда этого не узнает. Меньше всего ему
хотелось, чтобы большие глаза, полные слёз и боли, следовали за ним по кабинетам офиса, умоляя о ещё одном печальном прощальном трахе.
— Эй, де Лука, что делаешь, не собираешься подняться?
Появление Сильвестри застало его врасплох. Николас обернулся и кивнул офисному
бухгалтеру — тому, кто держал в руках кошелёк фирмы, проверял заявки на расходы и, в
общем, выкручивал яйца, проверяя количество рюмок, выпитых в командировках, только для
того, чтобы потом выдвинуть возражения по поводу расходов за счёт фирмы.
За эту щепетильность его ненавидели все сотрудники, и Сильвестри часто усугублял
эту неприязнь, притаившись за кофеваркой, готовый рассказать дежурный грустный анекдот, который никого не смешил.
— Это Грейс вошла? Давно хочу пригласить её на свидание, но у неё всегда наготове
отговорка. Я подумываю сдаться.
Николас заставил себя не смотреть на Сильвестри с надменным скептицизмом. Такие, как Грейс, не встречаются с людьми, которые не могут подобрать цвет галстука к цвету
пиджака. Или появляются в офисе в брюках на один размер больше, которые купили на
распродаже в Pitran.
— Может быть, она помолвлена? — предположил он, надеясь, что этот
заблуждающийся мужчина даст ему какую-нибудь информацию, которую не смог найти сам.
— Я так не думаю, Грейс никогда не говорила мне о мужчине.
Со своим обычным раболепием Сильвестри отошёл в сторону возле лестницы и
уступил дорогу адвокату. Николас отдалился от него, поднимаясь по две ступеньки зараз и
радуясь, что оставил бухгалтера позади. Николасу никогда не нравились гнусные манеры
последнего, и он подозревал, что тот был мальчиком на побегушках у Д’Амброзио. А
двуличных людей де Лука не выносил.
Дверь в офис была приоткрыта — знак того, что Грейс заметила, как он приближался, но не остановилась, чтобы подождать. Он нашёл девушку стоящей за стойкой
администратора. От света ламп её волосы приобрели медные оттенки, разбавляя каштановый
цвет искусно растрёпанных локонов. В профиль виднелась небольшая горбинка на носу, а
также пухлые губы, которые она накрасила тёмным, блестящим красным цветом. Когда
Николас вошёл, она подняла взгляд, и на мгновение ему показалось, что глаза Грейс —
чёрные, жидкие и пьянящие, — пронзили его, как желанный глоток вина «Шираз».
— Доброе утро, адвокат.
Голос скользнул по нему с нежностью бархатной драпировки, лаская, как искусная
рука любовницы. Николас никогда не почувствует вкуса этих губ, не узнает, так ли мягка
грудь, обтянутая белой блузкой, как кажется; вскрикивает ли Грейс на пике наслаждения или
стонет придушенными звуками.
Грейс была красным платком, которым машут перед быком, пирожным с кремом, выглядывающим из витрины кондитерской, зажжённой сигаретой, которую он больше
никогда не закурит, с тех пор как решил отказаться от этого порока.
Решительным жестом де Лука слегка приподнял манжету рубашки, проверил время, а
затем сверкнул на Грейс лучшим взглядом босса-ублюдка.
— Грейс, уже начало десятого. Учитывая отсутствие пробок, я не понимаю причины
задержки. В десять часов прибывает клиент, я хочу, чтобы в переговорной комнате наверху
всё было готово. И принесите мне кофе, — заключил он, направляясь в свой кабинет.
Развалившись во вращающемся кресле, он гадал, сколько ещё она будет терпеть.
Грейс появилась через несколько минут с подносом в руках, походкой породистой
кобылицы и с повадками, которые заставили его опасаться, что эта чашка с паром не была
приготовлена, чтобы помочь ему пережить этот день.
Под белой тканью блузки угадывались очертания кружевного бюстгальтера того же
цвета. Мужчине стало интересно, прозрачный ли он, и если да, то как должны выглядеть
ареолы, прижатые к белому кружеву.
— Для вас, синьор де Лука, — сказала она голосом, мягким, как поток желчи, который
устремился прямиком в его живот.
Он отвёл взгляд от груди, посмотрел на молочно-белое горло, и выше в глаза, которые
метали саркастическое раздражение, как бы предупреждая, что она знает направление его
мыслей.
Грейс ушла, покачивая юбкой вокруг стройных ног.
Николас посмотрел на кофе и, не задумываясь, вылил в корзину. Мужчина был
безрассуден по натуре, но сомнение в том, что Грейс добавила в напиток неизвестные
вещества или просто соль, заставило его отказаться от дегустации.
Всё, что он хотел, это попробовать Грейс.
Глава 2
Друзей выбирают, родственников — нет. И коллег тоже, подумала Грейс, сердито
насупившись, когда вернулась на своё рабочее место после того, как принесла Николасу де
Лука кофе. Искушение пролить напиток на мужчину было непреодолимым, особенно когда
она заметила, как он на неё смотрит. Грейс почувствовала себя ручкой, лежащей на столе и
готовой к использованию.
Они никогда не ладили, и Грейс испытывала в присутствии де Лука какую-то