— Я могу поискать расписание в интернете, — ответила она, шумно выдохнув.
Николас собирался возразить, но тут появился эвакуатор, которому предшествовало громкое тарахтение.
Водитель ловко спрыгнул, и его скучающий вид сменился на гораздо более самодовольный, как только он понял, кто был клиентом. Николас раздул ноздри, стиснул зубы и посмотрел на него с таким свирепым выражением, что парень понял намёк и сосредоточился на работе.
Он взял данные Грейс, загрузил машину и уехал, снова оставив их наедине.
— Грейс… — на улице они были только вдвоём. Шум транспорта доносился издалека. Гудки и звуки выхлопных труб автобусов, казалось, принадлежали другому измерению. — Грейс, я отвезу тебя, это не проблема.
— Я живу слишком далеко.
— Мне не нужно нести тебя, хотя сделал бы это с удовольствием.
Она слабо улыбнулась, невидимая трещина на стене её упрямства.
— Я возьму такси.
— Поездка за город стоит целое состояние.
— У меня есть заначка на крайний случай.
— Всё будет гораздо проще, если тебя подвезу я.
Они по-прежнему молча смотрели друг на друга, но на её лице плясала нерешительность. Что она думает об этой осаде? Каким же жалким он должен выглядеть сейчас, практически умоляя на коленях позволить проводить её домой, со всеми вытекающими отсюда последствиями?
— Не самая лучшая идея… — пробормотала она без особого убеждения.
— И почему же? Идеи никогда не бывают хорошими или плохими. Скажи «да», Грейс.
Она прикусила нижнюю губу, продолжая смотреть на него с таким жгучим желанием, что оно пронзило в живот, извиваясь, как живое существо.
Грейс прижала кулак к груди и сделала длинный вдох.
— Хорошо.
Одно слово. Горстка слогов. Вздох горы, которая раскалывается пополам.
Николас схватил её кулак, всё ещё прижатый к телу, медленно разжал ладонь и обрадовался, когда она доверилась его руке. Они переплели пальцы, глаза в глаза, у Грейс они были широко раскрытые, словно омуты плавающих теней. Николас чувствовал себя поглощённым ими, потерянным до такой степени, что маскировка видимости нормальности, пока он осторожно притягивал её к себе, стала неизбежной.
— Сюда, — указал он срывающимся голосом.
Они свернули с улицы налево, в более узкий переулок, где Николас припарковал свою машину с изобретательностью, свойственной владельцу Smart.
Он не отпускал руку Грейс, словно боялся, что она убежит, а это сон, что желание исполнилось, и её нет рядом. Он отключил сигнализацию, но, открыв ей дверь, удержал её руку. Грейс подняла лицо, залитое румянцем, и вопросительно посмотрела на него.
Он хотел сказать, что она не должна надеяться ни на что, кроме секса, и ей следует выбросить из головы романтические признания, цветы и предложения, с преклонённым коленом. Он не знал, какая она, Грейс. Она не была ни голодной незнакомкой, которую он вдалбливал в стену в темноте ночного клуба, ни той, с кем часами проводил время в гостиничном номере. Вокруг неё витала тайна, усугубляемая излишней скрытностью, но именно эта двусмысленная сдержанность и привлекала его. Однако Грейс заслужила его честность, и когда его тело дрожало от страха быть отвергнутым, он поднёс её руку к губам, а затем поцеловал тыльную сторону запястья. Он не хотел прятаться за стеной намерений.
— Сыграем, открыв карты. Я хочу тебя, Грейс. Хочу так сильно, что чувствую себя подростком, который больше не контролирует собственное тело. Но я честный мужчина и хочу ясности с тобой больше, чем с любой другой женщиной.
— И что? — нахмурилась Грейс.
Он боялся причинить ей боль и увидеть, как она уходит, но лучше пусть она развернётся сейчас, чем позже оставить её с кровоточащим сердцем и разорванными мечтами, как письмо, полное ошибок.
— Только ночь. Всего лишь на одну ночь, а потом мы снова станем теми, кем были раньше.
Губы Грейс затронул намёк на улыбку. Понимающая улыбка, не усталая и не сожалеющая. Ему не пришлось ей ничего объяснять, ибо она знала правила этой древней, беззаконной игры.
— Только ночь, Николас.
Он думал (надеялся), что Грейс поднимется на цыпочки, чтобы скрепить договор поцелуем, но она удивила его, проскользнув в машину и посмотрев на него глазами, полными загадок, которые он жаждал и боялся открыть. Николас обошёл машину и сел на водительское сиденье. Салон уже наполнился её запахом, а его разум переполняли влажные образы.
Всего одна ночь, и он станет таким, каким был до встречи с ней.
Они миновали каменные ворота, через которые можно было попасть в старый город, и оказались рядом с её домом, в котором отчётливо виднелись остатки аристократии. Когда Грейс впервые увидела это здание, она безумно влюбилась в него, и каждый раз, возвращаясь, испытывала то же чувство умиротворения.
Николас выключил двигатель, в салоне стало ещё теснее, чем было. Грейс подняла взгляд и столкнулась с его взглядом, обнажённым и обжигающим. Он повернулся к ней, прикасаясь одним коленом к её ноге. Она должна была открыть дверь и уйти. Должна была просто поблагодарить его и забыть о тех безумных желаниях, которые превратили её разум в мыльный пузырь, а ноги — в мягкую вату. Но Николас снова удивил, схватив за руку и прижав её ладонь к своей груди. Грейс ощутила, как быстро бьётся его сердце под льняной рубашкой и тёплой кожей.
Каково это — почувствовать его тело на себе, внутри себя, повсюду на себе?
— Скажи мне уйти, и я сделаю это немедленно. Но если ты хочешь этого хотя бы наполовину так же сильно, как я, то, пожалуйста, Грейс, позволь мне подняться. Боже, я мечтаю сделать с тобой так много и так долго…
Грейс ахнула, когда он невесомо коснулся у неё между ног.
Какой, чёрт возьми, смысл ей продолжать борьбу, если она уже проиграла? И когда ещё капитуляция будет такой же сладкой?
— Пойдём со мной, — сказала она и открыла дверь.
Её так шатало, что пришлось опереться на машину. Николас поспешил присоединиться к Грейс, но остановился в шаге от неё.
— Ты уверена?
Она не ответила ему, только приласкала взглядом, а потом пошла к двери, уверенная, что он последует за ней. Николас остановился у Грейс за спиной, даже не прикоснувшись, но она чувствовала, как на неё льётся его вожделение, словно каскад тёплой воды.
Она поискала ключи в сумочке, проклиная бесполезный хлам, которым ту набила, нашла связку и после нескольких попыток открыла дверь под его тихий смех. Он нежно прикасался к её бедру, пока они поднимались по лестнице, окутанные оранжевым полуденным светом, проникавшим сквозь высокие окна. Шаги гулко отдавались в коридоре, рука Николаса задержалась на мягком углублении её талии, и Грейс показалось, что квартира никогда не была так далеко.
Они подошли к двери, где Грейс замешкалась с ключом, а Николас воспользовался этим. Он прижался к её спине, положив одну руку ей на бедро, а другой откинул в сторону волосы, освобождая для поцелуев шею.
Грейс вздохнула. От Николаса исходил божественный аромат, его губы прижались к нежной коже за ушком, задерживаясь в маленьких поцелуях. Кончиком языка он провёл вниз по шее, а свою руку переместил выше и обхватил ладонью грудь.
Стон, вырвавшийся из её уст, эхом прокатился по лестнице.
— Давай войдём, пока не устроили шоу.
Он помог ей открыть дверь, и они вошли в плотный полумрак квартиры. Оба словно переступили порог чужого мира: они вдвоём и вселенная, которую ещё предстояло открыть. Николас обхватил её лицо ладонями и остановился, внимательно разглядывая. В полумраке его лицо казалось угловатым, на тонких щеках проступал намёк на бороду, а глаза были похожи на тёмные звёзды. Николас наклонился, а время, необходимое для того, чтобы добраться до её губ, поглотить рот, вторгнуться в него языком, показалось бесконечным. Внутри Грейс разгоралась эйфория ощущений. Руки Николаса бегали по её телу с лихорадочной тревогой, пока он снимал с неё платье так быстро, словно всю жизнь ничего другого и не делал. Отстранившись от её губ, чтобы стянуть через голову платье, он продолжил влажные, жадные поцелуи. Расстегнул бюстгальтер, который с шуршанием упал, и только после этого оставив губы, Николас занялся её грудью.
Он шептал слова обожания, пока языком и зубами целовал, лизал и покусывал мягкую плоть, напряжённые соски. Её тело просыпалось от летаргии, в которую она вгоняла его долгие месяцы. Сердце гулко стучало повсюду, пульсировало между ног и в глубине живота. Голодная, с таким чувством голода, какого не помнила никогда, Грейс принялась раздевать мужчину, жаждая соприкосновения кожи и пота. Вскоре в коридоре начался беспорядочный процесс сбрасывания одежды, и, не переставая целоваться, они направились в спальню.
— Грейс, великолепная Грейс…
Не отрывая жадного взгляда, он уложил её на кровать. С закинутыми за голову руками и разметавшимися по плечам волосами Грейс, должно быть, выглядела как жертва, готовая к обряду самопожертвования. Николас продолжил свою медленную пытку. Его пальцы и язык, двигались словно кисти, которыми он рисовал на коже причудливые узоры. Грейс пульсировала, как живая плоть, влажная, как травинка на зарождающемся рассвете. Между ног у неё разверзлась лужица росы, а он пил оттуда, постанывая от удовольствия, словно это был нектар и амброзия. Нетерпеливая и дикая, она поднялась и, подчиняя своим желаниям, заставила его лечь, терпеть медленную работу рта, который насытился только тогда, когда она попробовала его вкус, обхватив губами упругую, солёную плоть.
— Грейс, Грейс…
Николас вцепился руками в покрывало, откинув голову назад; на его шее выступили сухожилия, мощные бёдра напряглись, на руках проступили мышцы и вены.
Она чувствовала себя могущественной, как смертная, которая держит в руках похотливого, дерзкого бога.
— Остановись, пожалуйста… — Николас приподнялся на локтях и с гримасой боли схватил её за подбородок, чтобы оторвать от себя.
— Поцелуй меня, Грейс.
Она повиновалась. Переместилась вверх по его телу, кожа к коже. Волосы прикрывали их обоих, как вуаль над грязными мыслями.
Он схватил её за ягодицы, раздвинул их, поиграл с пропитанными влагой отверстиями, а затем перевернул Грейс на спину.
— Впусти меня, милая, — выдохнул ей в рот.
Грейс потянулась к прикроватной тумбочке, открыла ящик и достала упаковку с презервативами.
Николас выругался себе под нос, схватил пакетик и под весёлым взглядом Грейс разорвал фольгу.
— Я помогу тебе, если хочешь…
— Ты опасна со своими руками, — отругал он с улыбкой в голосе.
И он оказался на ней. Но проникать не спешил; поиграл со складочками, заставляя её извиваться и требуя молитв, как похотливый, бесстыдный, извращённый бог. А потом он вошёл, раздвигая с изнурительной неторопливостью, упиваясь каждым стоном, и когда был весь в ней, когда наполнил её обещанием, когда даже отголосок боли растворился в чистом наслаждении, тогда он начал двигаться. Николас был хищным, ненасытным, он был медленным и ленивым. Он поедал её, как едят ранние фрукты: поглощая с первого укуса, а потом смакуя всё остальное.
Рука Николаса лежала у неё на груди, и Грейс не могла оторвать глаз от пальцев, которые, казалось, претендовали на обладание. Это была глупая надежда завоевать сердце мужчины, мечта, от которой, как всегда считала, она отказалась. Однако Николас — не тот случай, чтобы воскрешать фантазии, похороненные разочарованиями и поворотами судьбы.
Он был опасен, это да. Женщина могла легко в него влюбиться, возможно, приняв незабываемый оргазм за вечную любовь, даже зная, что преданность мужчины так же непостоянна, как направление движения флага. Всё тело ещё пульсировало от последствий умопомрачительного секса, которого она, возможно, никогда не испытывала, даже с Ральфом (теперь профессор воспринимался как посредственный любовник, слишком поглощённый своей ролью наставника, чтобы разбудить желания молодой девушки, не имеющей опыта).
Большим пальцем Николас неспешно поглаживал ложбинку её груди. Повинуясь стимулу сосок приподнялся, потемнел, стал твёрдым, как вишня в ожидании, когда её сорвут. И тут его губы захватили вершину во влажной ласке, а язык зашевелился, медленно рисуя круг. Грейс всхлипнула, раздвинула ноги в инстинктивном приглашении, которое Николас подхватил кончиками пальцев. Он ласкал набухшую влажную плоть, искал источник её удовольствия, а когда нашёл — задержался там, улыбаясь, как демон, искушающий девственницу.