смерти Марии.
— Он хочет увидеть тебя в последний раз? — спросила Елена, едва заметно скривив
губы.
Грейс удивила её усталым смехом.
— Вообще-то, он звонил всем своим подружкам.
— Ах, однако!
Грейс почувствовала, как у неё зачесалось в носу и перекинулось жжением на глаза.
Ральф, её наставник, мужчина, показавший ей скрытую Грейс, который вылепил её, сформировал, открыл ей секреты её собственного тела и души.
— В любом случае я согласилась. Он даст мне знать, когда.
— Я поеду с тобой, — поспешила добавить Елена.
— Спасибо, но это то, что я должна сделать сама. Ты знаешь, когда я одна, то
чувствую себя сильнее.
Елена наклонилась вперёд и взяла её за руки.
— Мне так жаль, Грейс. Я знаю, как это важно для тебя.
Грейс снова увидела себя двадцатилетней, в номере люкс отеля «Браун’С».
Напуганная, но порабощённая убедительным голосом, который очаровывал её с тех пор, как
впервые услышала, как он декламирует Эмили Дикинсон. Тот самый голос, который повёл её
за руку в путешествие, отличное от того, что описывают в поэзии. Сейчас она вспомнила
дрожь в конечностях, чувствительность кожи к незнакомым ласкам, ощущение губ в самых
отдалённых уголках тела. Страх, смешанный с наслаждением, запретное и пропитанное
болью, ту волну жара, что захлестнула в конце и которой, казалось, она никогда не насытится.
— Перед тем как закончить разговор, он сказал: смерть — это ничто. — Её голос
оборвался на последнем слове. Грейс замолчала, потому что даже один слог мог выплеснуть
реку сдерживаемого страдания.
«Он произнёс это без малейшего следа тоски или печали».
— Ральф процитировал Холланда. Для него поэзия лечит все недуги, побеждает
смерть, — пояснила она.
— Поэзия вечна.
— Но мы нет, — Грейс снова уставилась вниз, переполненная ужасом.
Проклятое вино, подумала она, встряхнувшись, затем подняла бутылку и опорожнила
в бокал.
Елена быстро выхватила тот у неё и вскочила на ноги в вихре переливчатого шёлка, музыке мечты, её руки были подняты к небу, выражение лица сосредоточенное.
— За Ральфа, которого мы будем помнить, как самого неутомимого из кобелей Его
Величества. Ода вину! — в бокале опасно заплескалась жидкость. — Пусть кувшин вина
добавит свой поцелуй к поцелую любви. Любовь моя, внезапно твой бок становится полным
изгибом чаши, твоя грудь — гроздью, цвет вина — твоими волосами, виноград — твоими
сосками...
— Хватит! — Грейс начала смеяться, затыкая уши.
Елена рухнула рядом с ней, обхватила её плечи рукой и поцеловала в мокрую от слёз
щёку.
— Хватит говорить о грустном. В пятницу вечером ты ночуешь у меня, после того как
мы пойдём развлекаться.
Грейс откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, голова шла кругом, а внезапное
напряжение сковало живот. Это было нетерпение, скорее ощущение, что вот-вот произойдёт
что-то важное, и она ничего не сможет сделать, чтобы помешать. Дело было не в смерти
Ральфа, она даже не могла понять, было ли это плохим предчувствием. Грейс просто хотела, чтобы оно сбылось.
Возможно, прошло слишком много времени с тех пор, как она в последний раз была с
мужчиной, и опыт после Ральфа только разочаровывал. Словно она вкусила сладчайший
нектар, изысканную амброзию и тщетно искала источник, способный вызвать те же
ощущения. Именно тогда к ней в мысли вернулся Николас, и она поняла, что в нём
привлекало её больше, чем лицо: это то, как он двигался.
Его руки, которые, как она представляла, могли с силой сжимать и нежно ласкать, расслабленная походка, то, как он задерживался на ней взглядом, с тем контролируемым
голодом, который заставлял её провоцировать его, чтобы увидеть мужчину необузданным и
жаждущим. Грейс не сказала Елене правду. Неистовый взгляд де Лука невозможно было
истолковать неправильно, и она узнала сокровенное желание, настолько сильное, что ему
было под силу просочиться за пределы видимости и обмана.
Возможно, это была просто фантазия; вероятно, в отличие от Ральфа, который
возводил свою партнёршу на пьедестал, Николас был эгоистичен и жаден до внимания. Грейс
провела рукой по волосам, затем резко встала, её ноги опустились на мягкий ковёр, который
щекотал ступни.
— Хорошо, встретимся в пятницу.
Елена захлопала в ладоши, радуясь, как ребёнок, которому только что подарили
поездку в парк развлечений.
— Мы будем делать безумные вещи!
Грейс криво посмотрела на неё.
— Прогулка по набережной. Это самое большее, что я тебе позволю.
Глава 4
Николас, Стефано и Кристиан познакомились на первом курсе в «Де Санктис» и с тех
пор были неразлучны. Один и тот же лицей, тот же курс обучения. Парни бегали за одними и
теми же девушками и отправлялись в путешествия, вооружившись спальными мешками и
щедрой дозой безрассудства. В двадцать шесть Стефано женился, а в тридцать разошёлся. В
тот ужасный период Николас и Кристиан поддержали его, укрепив дружбу, которая никогда
не угасала. Теперь не проходило и дня, чтобы они не общались, а каждую пятницу друзья
встречались в баре, приправляя выпивку казарменными шутками и грубыми комплиментами
женщинам, которых считали достойными внимания.
После ужина, за которым расправились с огромной тарелкой брускетт, пиццей на
каждого и несколькими кружками пива «Менабреа», парни вышли на густой, горячий воздух
Трастевере. Стефано сразу разразился грубым куплетом, заставившим обернуться группу
туристов. Кристиан шутливо ударил друга по плечу, а Николас смотрел прямо перед собой, не
присоединяясь к последовавшей за этим перебранке.
Свернув за угол, они оказались на площади Джоаккино Белли. В ожидании трамвая на
скамейке сидела группа людей, и внимание парней привлекла довольно яркая девушка. На
ней были джинсы-скинни, искусно разорванные на бёдрах, и топик, подчёркивающий полную
грудь. Стефано застыл на тротуаре. Скрестив руки на груди, он кивнул с благодарной
ухмылкой, сопровождая вульгарной критикой, которая вызвала у Николаса очередной едкий
привкус. После развода, Стефано, казалось, скатился к подростковому возрасту, и эти его
выходки всё больше раздражали Николаса. Едкие шутки казались ему скорее вульгарными, чем смешными, и несколько раз он с досадой спрашивал себя, не страдала ли в молодости и
его мать от подобных замечаний.
— Ты на самом деле стал великовозрастным идиотом. Я не понимаю, как тебе
позволяют работать. — Николас сурово отругал Стефано, будто тот был его младшим братом, а не сверстником, которого все считали уважаемым профессионалом.
Возможно, дело было в его дне рождения. Дата становилась всё ближе и ближе, сокращая расстояние до вехи, вызывавшей у Николаса особое беспокойство. Какова бы ни
была причина, Николас чувствовал, что эта рутинная жизнь была такой же узкой, как только
что выстиранные джинсы.
Друзья направились в сторону острова Тибирина, перешли дорогу, забитую машинами, что остановились на светофоре, и спустились по истёртым ступеням старой лестницы, ведущей на набережную Тибра. Вдоль стены набережной тянулись киоски, похожие на
большую змею, освещённую яркой иллюминацией. Запах благовоний и жареной пищи
смешивался с интенсивным сладковатым ароматом, доносившимся с реки. Пришвартованные
баржи едва заметно покачивались. Из лодки с туристами доносился металлический голос, рассказывающий историю острова Тибирина, а момент описания базилики Святого
Варфоломея слился с сиреной скорой помощи.
Стефано остановился, чтобы посмотреть на старые виниловые пластинки в
потрёпанных по углам конвертах, Николас взял одну с логотипом Queen, а Кристиан устремил
свой взгляд на паб, расположенный чуть дальше.
— Вы же знаете, что я неравнодушен к сиськам, а у этой отличный балкон!
Виниловая пластинка потеряла всякую привлекательность, и Николас стал осматривать
толпу в поисках источника такого интереса. Он так сильно стиснул зубы, что думал, они все
выпадут. Потому как отличный балкон обернулся, словно почувствовав на себе похотливые
взгляды, и тёмные глаза Грейс метнулись к нему, мгновенно узнав.
В голове Николаса пронеслась череда женоненавистнических и узколобых
соображений. Женщина с фигурой в виде песочных часов не могла носить этот атласный
комбинезон, который ласкал изгибы и подчёркивал каждую деталь. С таким же успехом она
могла ходить с табличкой «Изнасилуйте меня». Он возненавидел себя, как только
сформулировал эту мысль, но следующая была ещё хуже. Николас представил, как ткань
будет скользить по коже, обнажая грудь, которая уже в таком виде оставляла мало места для
воображения.
— Маленькая блондинка тоже неплоха. Может быть, под всем этим у неё хорошая
попка. Пойдём, подцепим их.
— Я не пойду.
Друзья повернулись и удивлённо посмотрели на него.
— Мы просто поболтаем, что в этом плохого? И потом, чувак, что с тобой, бл*дь, не
так? Ты странный.
Грейс поприветствовала его кивком и снова отвернулась.
— Ты её знаешь? — В вопросе Стефано просочилось некое обвинение, которое
вызвало у Николаса беспричинное раздражение. Ни у кого из троих не было и намёка на
бороду, когда они проводили воскресные дни, целуясь на диванах в «Студии 7». С тех пор
парни обменивались девушками и информацией как конфетами.
— Да, она работает со мной, — пробормотал он, глядя на ветви платанов, склонившихся к реке в поисках влаги.
— Эта киска работает у тебя, а ты ни хрена нам не рассказывал? — Стефано был
встревожен, а Кристиан развеселился.
Николас сжал кулаки, чтобы не дать красной пелене гнева застелить ему глаза.
Двое направились к девушкам, ничего больше не добавив, а он остался стоять у киоска, наблюдая, как парни пробиваются сквозь толпу, отягощённые злостными намерениями. Они
подходили к ней всё ближе и ближе, а Грейс продолжала стоять к ним спиной и уж точно не
ожидала совместного нападения двух незнакомцев. Николас почувствовал, как его желудок
сжался от досады, страха и чего-то, что он никогда не испытывал по отношению к друзьям: азарта соперничества.
В нём всколыхнулось что-то первобытное. Чувство было похоже на то, что
предшествовало соревнованиям по плаванию в конце года, когда он был ребёнком, но гораздо, гораздо более жестокое. Новая и неуправляемая эмоция, которая с каждым приближающимся
к Грейс метром, вызывала выброс адреналина в кровь. Когда они оказались рядом с ней и
рука Стефано коснулась её руки, Николас уже не видел ни проходящих мимо людей, ни огней
киосков, ни медленного течения реки. Его ноги двинулись прежде, чем он осознал это. Шаг за
шагом. Уши заглушала глухая ярость, от которой ему захотелось ударить друга, которого он
больше не признавал таковым, но в котором (в возбуждении момента), видел только
соперника. Зная, какого качества мысли у Стефано и Кристиана о женщинах, его агрессия
усилилась, но по божественному вмешательству Николас вернул себе самообладание, как
только подошёл к Грейс. Грубо оттолкнув Стефано, Николас встал между ним и девушкой, горой плоти и мышц, которую невозможно было обойти.
— Прибыл разрушитель веселья.
Николас не понял, кто из двух друзей говорил, и, честно говоря, ему было наплевать, лишь бы они перестали прикасаться к Грейс. Он стоял слишком близко к ней, как тогда, в
комнате для совещаний на втором этаже. Её глаза были накрашены чёрным и казались ещё
больше, словно озерца из нефти с бесконечной глубиной.
Пухлые и мягкие губы приоткрылись в удивлении, и было невозможно не представить
их повсюду на себе.
— Добрый вечер, адвокат.
Шлейфом за этими простыми словами, произнесёнными почти шёпотом, по его груди и
животу разлился жидкий мёд, густой и тёплый.
— Грейс, — его голос прозвучал жёстко, как наждачная бумага. Николас изо всех сил
старался не смотреть вниз, на её округлые гладкие плечи и на грудь, упакованную в атлас, по
которой ему хотелось провести пальцем.
— Кто эти парни? — спросила приятельница Грейс.
Яркие голубые глаза сфокусировалась на нём, и Николас почувствовал себя бабочкой
за стеклом витрины.