В Грейс зашевелилась ревность, едкое ощущение, кислота, разъедающая надежду. Николас открыл своё сердце только для того, чтобы показать, — он никогда не будет принадлежать ей. Она повторяла себе, что не может соперничать с воспоминаниями о женщине, чьи корни погрузились в него слишком глубоко, чтобы подумать об их выкорчёвывании.
— Она извинилась. Кьяра извинилась за то, как напала на меня, за свои обвинения. «Ты ни в чём не виноват, так должно было случиться», — сказала она. Она смогла жить дальше, и мне тоже пришлось это сделать.
Он поднял лицо, позволяя Грейс погладить его по щеке. Да, он пошёл дальше, но по-своему.
— Я чудовище, Грейс. Какой мужчина может надеяться на смерть собственного ребёнка?
Грейс тяжело сглотнула, подыскивая нужные слова для ответа (именно она — писательница). В этот момент её разум погрузился в пустоту, напоминавшую печальный чистый лист бумаги.
— Не говори ерунды, ты не надеялся на смерть ребёнка. Ты был молод и напуган. С тобой… с вами случилось нечто большее, чем вы сами. — Грейс не торопилась, копаясь в себе в поисках нужных аргументов. — Это случилось. Кьяра могла пристегнуться ремнём безопасности и не потерять ребёнка. А может, всё могло произойти по-другому, и ты всё равно почувствовал бы себя виноватым. — Грейс вздохнула, заметив его недоумённый взгляд. — Николас, беременности прерываются каждый день, это природа, судьба. А что касается того, что ты не хотел, чтобы он родился, то, на мой взгляд, эта смерть была актом милосердия судьбы по отношению к существу, которое должно было невообразимо страдать, но мы растём с убеждением, что жизнь нужно сохранять любой ценой.
Он притянул Грейс к себе и уткнулся лицом в ложбинку на её плече.
— Я боялся… После того, что ты рассказала о своём отце, о том, как он отверг ребёнка няни… — голос доносился до неё слабо, слова умирали при соприкосновении с кожей. Однако она уловила суть речи и страх быть осуждённым.
— Это две совершенно разные ситуации, ты не можешь сравнивать себя с моим отцом.
Она поцеловала его в макушку. Грейс заставила себя выглядеть решительной, пытаясь скрыть уверенность в том, что Николас никогда не станет её. Несмотря на течение времени, он останется привязанным к красивой, весёлой девушке, которую встретил в магазине, девушке, с которой он мечтал создать семью. И всё же она должна была услышать это из его уст.
— После Кьяры ты в кого-нибудь влюблялся?
Николас потёрся лицом о её грудь, как щенок, ищущий утешения.
— Нет. После неё у меня были только сексуальные связи. Я искал только один тип женщин. Женщины, которые не хотели серьёзных отношений и не предъявляли требований.
Точно так же, как она. Нож погрузился по рукоятку, кровь вязко капала на кожу.
— Сначала потому, что я… боялся завести семью, потом такая жизнь вошла в привычку, и я не стремился к изменениям.
Николас замолчал. И Грейс окутало странное спокойствие. «Это безропотное подчинение своей участи», — сказала она себе. Печаль по-прежнему впивалась в неё своим крючковатым пальцем и причиняла адскую боль, но Грейс умудрялась не кривить рот, не плакать, не падать на колени и не просить его любить её, попытаться дать ей шанс.
Николас поднял лицо, ища её взгляд. Он безмолвно умолял, но она не знала, что ответить.
— Люби меня, Грейс, — попросил он, и она исполнила.
Она встала, чтобы оседлать его. Нежно целовала зазубренные края его так и не зашитых ран, глотала слёзы, которые он не показывал ей, ласкала очертания его тела, чтобы запечатлеть в своём сознании. Потому как эта ночь последняя, что видит их вместе. Грейс не сдавалась, она лишь смирилась с реальностью: Николас принадлежал самому себе.
Они занимались любовью долго и медленно, погружаясь в сон из стонов и вздохов. Слова, которые она хотела бы сказать ему, задерживались на губах, и Грейс проглатывала их, держала в себе, запирала в сердце, где они увянут, как цветок, лишённый воды, так же как она завянет без Николаса.
Николас заснул в её объятиях, бормоча сбивчивые слова. Ей казалось, что она уловила то, что жаждала услышать уже несколько недель, но это была лишь иллюзия надежды; в лучшем случае — я люблю тебя, — произнесённые шёпотом ей в губы, было порождено оргазмом, который опустошил его до такой степени, что вскоре после Николас отключился.
Грейс боролась со сном, чтобы не потерять ни минуты из времени, что осталось у неё с Николасом. Она отчаянно хотела быть любимой им, но бремя, которое он нёс, было слишком велико, чтобы разделить его или даже отказаться. Его тёплое, глубокое дыхание коснулось кожи её шеи. Первый сильный всхлип разорвал ледяную поверхность, при помощи которой она сдерживала боль, и в тишине их последней ночи слёзы полились свободно. Грейс прикусила губу, чтобы не шуметь, и отодвинулась, не желая потревожить его сон. Повернувшись на бок, она изучала в тени размытый профиль. Он почти растворился в полном беззвучных слёз взгляде, как в туманном сне глупой женщины, жаждущей любви.
Глава 19
Самолёт вылетал из Фьюмичино в семь.
Измученная ночными размышлениями о будущем, Грейс открыла глаза под звуки будильника, который был заведён ни свет ни заря, по крайней мере, по её меркам. Николас стал нащупывать кнопку, чтобы блокировать назойливую трель, и сонным голосом пробормотал несколько ругательств.
Когда ему это удалось, он повернулся к Грейс и притянул к себе.
Именно так Грейс хотела просыпаться каждый день: с его запахом на коже, с лицом, спрятанным у него на груди, с объятием его сильных рук.
Она подняла одну ногу и закинула ему на бедро, потерев стопой его лодыжку и твёрдую икру.
— Мне не хочется уезжать… — он поцеловал её волосы, и Грейс ответила ему взаимностью, проведя губами по его тёплой груди.
— Уверена, когда ты попробуешь великолепное ризотто по-милански в кафе «Армани», ты больше не будешь так думать.
Николас негромко рассмеялся, и в его груди загрохотало эхо. Грейс никогда не слышала более сладостного звука, он шевелился внутри неё, вызывая тоску, которая забиралась ей в глаза, заставляя их гореть.
Он приподнял её лицо, подставив палец под подбородок, наклонился для поцелуя в губы, а затем оторвался и рывком поднялся. Обнажённый, великолепный и определённо возбуждённый, Николас направился в ванную.
— Я собираюсь принять душ. Если будешь продолжать в том же духе, я опоздаю на самолёт.
До Грейс донёсся рёв воды, и тогда, глубоко вздохнув, она села на постель, хранившую тепло их тел. Всё это было прекрасной иллюзией, которая лопнет, как мыльный пузырь, как только исчерпается эротический заряд; в их случае он просто длился дольше, чем она предполагала.
Они оказались на кухне: Николас был полностью одет, потягивал кофе и проверял по смартфону информацию о рейсах. Маленький чемодан ждал у входной двери, Грейс вертела чашку в руках, глядя на свои босые ноги, опирающиеся на стальную опору табурета. Она и Николас выглядели как пара в любое утро перед выходом на работу, только они были не спутниками жизни, а любовники, разделившие страсть, которой суждено закончиться.
Признание Николаса, сделанное несколько часов назад, и слова, которые он прошептал ей позже, парили между ними, мешая движениям Грейс.
— Хотелось бы знать, что с тобой сегодня утром. Это из-за того, что я сказал тебе вчера вечером?
Николас заметил её смущение, в конце концов, невозможно было ничем оправдать молчание, что появилось на кухне, когда он вышел туда после душа. Теперь он хмуро смотрел на неё, убирая мобильный телефон в карман пиджака.
— О чём ты говоришь… Ты же знаешь, с утра пораньше я не блещу красноречием. — Грейс поставила чашку на столешницу и распустила волосы, пряча лицо. Но Николас не позволил ей спрятаться и закрепил их за ухом.
— Если это из-за того, что я сказал тебе позже… — вспышка неуверенности мелькнула в его взгляде, — я не дурак, если ты мне не ответила, значит…
Грейс прервала его, приложив подушечки пальцев к его губам.
— Не говори ничего. Пустяк, правда, — она медленно опустила руку, отпуская его. — Иди, а то опоздаешь.
Николас посмотрел на неё тем же жёстким, режущим взглядом, каким следил за ней в офисе до того, как всё изменилось.
— Увидимся, когда я вернусь? — для постороннего глаза вопрос мог прозвучать с безразличием.
Грейс кивнула, но почувствовала, что у неё щиплет в носу, и стала молиться, чтобы Николас поскорее ушёл.
Он не поцеловал её. Повернулся к ней спиной, яростно зашагал прочь и захлопнул за собой дверь. Грейс прикусила губу, чтобы не выкрикнуть его имя.
Передав ключи консьержу, Грейс вызвала такси до «Джолитти», бара возле озера Эур, где договорилась о встрече с Еленой. Зная двоюродную сестру, Грейс следовало приехать как минимум на десять минут позже. Но Елена удивила, она уже ждала Грейс внутри бара, сидя за столиком у окна. Как только Грейс вошла, Елена подняла руку, чтобы привлечь её внимание, и Грейс поспешила присоединиться к ней.
— Какое лицо, — поприветствовала Елена, вставая, чтобы обнять сестру.
— Спасибо, ты тоже великолепна, — с сарказмом ответила Грейс, усаживаясь в кресло.
Занавески из голубой органзы и пышная растительность вокруг бара обеспечивали тень и прохладу, а удалённость от Кристофора Колумба гарантировала минимальное спокойствие от шума городского транспорта.
— Почему ты не заняла столик на улице? — Грейс схватила меню и быстро просмотрела его, несмотря что была завсегдатаем.
Елена подняла руку, чтобы позвать официанта.
— Сейчас десять часов, и жарко как в аду.
Грейс заказала апельсиновый сок и круассан из цельного зерна, Елена — капучино и небольшое ассорти из печенья.
— Итак, что случилось? Сообщение было загадочным, — спросила Елена, положив на стол руки, отчего на них зазвенели браслеты.
Грейс не торопилась с ответом.
— С чего бы мне начать? Вчера вечером Николас пригласил меня к себе домой. Он признался, что я первая женщина, кто входит туда.
Она сделала паузу и немного отклонилась назад, давая официанту возможность расставить на столе заказы.
— Продолжай, — подбадривающе сказала Елена, высыпая пакетик сахара на пенку капучино.
Грейс рассказала всё, испытывая смутное чувство вины за то, что разглашает тайны Николаса, но эта глыба давила на неё, и двоюродная сестра была единственным человеком, который мог помочь ей истолковать события прошедшего вечера.
— А потом он сказал мне, — я люблю тебя. Понимаешь? Он убеждён, что любит меня! — она со злостью вгрызлась в круассан и быстро прожевала.
— Ты ему не веришь.
— Нет, — пробормотала ответ с набитым ртом, — Кьяра была любовью всей его жизни, если бы не случилось того несчастья, они бы до сих пор были вместе, как счастливая семья.
— А может, и нет, — возразила Елена, собирая чайной ложечкой пену, оставшуюся на дне чашки, и поднося ко рту, — Никогда не знаешь, что произойдёт. Знаешь, такие драматичные ситуации приводят к двум вариантам: они либо укрепляют связь, либо разрывают её. Это зависит от того, насколько любовь объединяет двух людей.
Голос Елены померк, и Грейс поняла, что она думает о Маттео. Она протянула руку, чтобы накрыть ладонь сестры.
— Дорогая, ты не думаешь о… нём?
Елена вымученно засмеялась.
— Лучшего примера не найти.
— Вы были двумя подростками.
Елена резко подняла голову и сурово посмотрела на неё.
— Нет, подростком была я. Он был мужчиной.
— Ему было всего двадцать четыре.
— А мне было восемнадцать, — она взмахнула рукой, браслеты зазвенели, привлекая внимание сидящих за соседним столом. — Забудь о Маттео, это доисторическая тема. Давай лучше поговорим о тебе. Ты боишься страданий, это очевидно, но нельзя позволять мёртвой и похороненной истории тормозить себя. Он открылся, вверил свою жизнь в твои руки. Я рассматриваю это как великий акт доверия.
Грейс повертела пустой стакан между пальцами.
— А что, если однажды ему это надоест?
Елена склонила голову набок.
— А что, если мы сейчас выйдем из бара, и нас зарежет какой-нибудь сумасшедший?
— Что за чёртов пример…
— Первое, что пришло на ум, виной тому криминальные новости. Помимо всего прочего, ты уже вовлечена. Ты любишь его, так зачем сопротивляться?
— Да, зачем? — удручённо повторила Грейс.
Мобильный телефон завибрировал, сообщая о новом сообщении. Грейс поспешила открыть, и глупая улыбка изогнула её губы, пока она читала слова Николаса.
Завтрак в Just Cavalli Caffè. Сейчас бегу на Монтенаполеоне на встречу с арабами, или китайцами, не помню. Ой, чуть не забыл. Познакомился со шведской моделью, сегодня ужин в Chatulle, затем поход в диско-клуб Gattopardo.