Она закатила глаза.
— Ты подаёшь мне шутки на блюдечке с голубой каёмочкой.
— Да, но… — он начал испытывать лёгкое смущение, — я так понял, — ты собиралась поехать в Индию.
— Да, медитировать в центре в Пуне. Но потом я сказала себе, что Вена прекрасна, и мне действительно нужно вернуться и посетить австрийские Альпы. И я поехала.
Он немного позавидовал. Казалось, у Елены не было ни одной мысли, кроме как, найти способ заполнить день, хотя Николас начинал подозревать, что многое в её поведении — всего лишь хорошо надетая маска.
— Итак, ты собираешься к Грейс в Лондон? — спросила она, допивая остатки вина.
Николас вздохнул: он ожидал нападения, но не такого прямого.
— Прости меня, Елена. Но не думаю, что это твоё дело.
Она зажала между пальцами ножку бокала и покрутила из стороны в сторону.
— Грейс не хотела уезжать, на её отъезде настояла я.
— Если не считать того, что твоей двоюродной сестре уже тридцать лет и она думает головой, поэтому всё, что ты ей сказала, не имеет значения. Почему ты убедила её поехать?
— Потому что ей нужно было закрыть одну главу своей жизни, чтобы начать другую. И не пойми меня неправильно, она никогда не любила Ральфа. Грейс была очарована, порабощена, зависима из-за стратосферного секса…
— Окей, достаточно, ты донесла свою идею. Можешь пропустить мотивационную часть и перейти к остальному.
Елена надменно улыбнулась.
— Я, конечно, не психиатр, но мне кажется, что Ральф олицетворял собой отцовскую фигуру, которой так не хватало Грейс.
— Я бы сказал, что это доморощенная психология.
Елена наклонилась вперёд.
— Грейс боится разочарования, Николас.
Он задумчиво подвигал челюстью из стороны в сторону.
— Она знает, что я чувствую, у неё нет причин бояться. Что бы ты ни говорила, убеждая её уехать, она поехала, ничего мне не сказав. Грейс вычеркнула меня из своей жизни.
— Иди к ней.
— Сейчас я не знаю, что ей сказать. Мне нужно время подумать.
Елена фыркнула.
— Как хочешь, — девушка взяла сумку, порылась в ней, затем достала лист бумаги и ручку. Она быстро написала и протянула ему записку.
— Это адрес Грейс. Я точно знаю, что до воскресенья она будет в Лондоне, — Елена встала, привлекая внимание всех посетителей аляповатым беспорядком своей одежды.
— Ты уже уходишь? — спросил он, тоже вставая.
— У меня скоро посадка. Через два часа вылетает рейс в Лондон, — предупредила она, прежде чем приблизиться. Она схватила его за уже ослабленный галстук и потянула к себе, пока их лбы не соприкоснулись. — Отбрось гордость и иди. Учитывая мазохистские наклонности, Грейс зароется под одеяло, чтобы плакать, как Маргарита, когда узнала о романе Армана с Олимпией.
— Я не знаю, кто эти ребята.
Елена издала вопль.
— «Дама с камелиями». Это одна из любимых книг Грейс, — и она отпустила его. Николас выпрямился, полностью развязав узел галстука, вытягивая тот из воротника рубашки.
— Счастливого пути, куда бы ты ни направился, — сказала она, послала ему воздушный поцелуй и ушла.
Николас посмотрел на записку, лежащую на столе, вспомнил всё, что они сказали друг другу, и решил, что Грейс подождёт. Она может плакать сколько угодно, пока её глаза не станут суше, чем земля Сахары, но он не опустится до того, чтобы бежать к ней.
Шесть часов спустя такси оставило его на тротуаре на Колвилл-роуд.
Николас в десятый раз проклинал североевропейский климат и мелкий ледяной дождь, что жалил его лицо, как множество острых булавок. Несмотря на непогоду и полумрак, мужчина смог оценить богатство окружающих его зданий. Улица была величественной, тихой, и ему показалось, что он попал на съёмочную площадку — настолько знакомыми казались эти здания со своей особенной архитектурой. Николас поспешил к дереву, под которым думал укрыться и набраться смелости пойти и постучать в дверь Грейс.
Ветви защитили от воды, но не от порывов ветра, поднявшегося в этот момент, словно природа тоже стремилась подтолкнуть его к ней. Пиджак и тонкая рубашка представляли собой скудное укрытие, а мокрая ткань, леденя, прилипала к коже. Тем не менее Николас стоял на месте и смотрел на окно верхнего этажа, из которого пробивался тусклый свет.
Николас размышлял о том, насколько они разные. Его отец работал консьержем, а мать обрабатывала швы на оверлоке за серую зарплату. Он был юристом и строил юридическую карьеру в таком городе, как Рим, где трудилось так много адвокатов, что эта работа обесценивалась. Грейс, напротив, происходила из богатой семьи, делала успешную карьеру и могла, подобно Елене, решить однажды утром проснуться и отправиться медитировать на другой конец света. Свет погас, и мужчина воспринял это как то, что судьба побуждает его к действию. Уйти или остаться? В голове промелькнула мысль, что если Грейс плакала на самом деле, как предполагала её двоюродная сестра, то не из-за их прощания, а из-за умирающего профессора.
Мокрый асфальт отражал свет уличных фонарей, машины не проезжали, и тишина висела над ним вместе с непрекращающимся дождём. Чем бы ни закончился этот вечер, он получит ответы на свои вопросы. Николас схватил чемодан и побежал через дорогу; как раз в это время небо решило раскрыться полностью. За время, что шёл до лестницы и поднимался к двери, Николас промок до нитки.
— Бля… погода дрянь…— пробурчал он, тщетно отряхивая рукой волосы.
Он поискал рядом с дверным звонком имя, но нигде не увидел; была только золотая кнопка в замысловатой рамке. Мужчина нервничал, как подросток на первом свидании. Лёгкие сжались от волнения, он с трудом глотал воздух. Недолго думая, нажал на кнопку звонка, ожидая услышать мелодичную музыку, но вместо этого раздалась банальная трель.
Он сделал шаг назад под проливной дождь и увидел, как во всех окнах зажёгся свет. Николас позвонил ещё раз и стал ждать, глядя на дверь, в то время как струйки дождя стекали с волос по лицу и собирались на промокшей одежде.
— Кто там? — спросила Грейс. Над ним загорелся свет, словно прожектор на сцене.
— Николас, — ответил он, глядя в глазок телекамеры, ощущая, как на смену волнению приходит спокойствие того, кто уже не может отступить.
Щелчок замка возвестил об открытии двери, и через мгновение перед ним стояла Грейс. Николас не был уверен, что именно почувствовал в этот момент. Было смятение, но, возможно, и облегчение оттого, что видит это лицо вновь, спустя несколько дней, которые теперь казались годами. Он никогда не видел её такой: волосы завязаны в небрежный узел, из которого выбивались растрёпанные локоны, в бесформенных спортивных брюках, простой белой футболке и кардигане, что скрывал все восхитительные изгибы. На бледном и осунувшемся лице глаза казались огромными и бездонными, и смотрели на него с изумлением и ожиданием.
Оба замерли: она — внутри квартиры, кутаясь в кардиган, он — на площадке перед дверью, промокший, а вокруг ног уже собралась лужа воды.
Грейс пробежалась по Николасу взглядом, словно только сейчас заметив его жалкое состояние.
— Ты весь промок, входи, — она поёжилась, пропуская его, и он повиновался, оставляя за собой мокрый след.
— Извини, я тут навожу беспорядок.
— Какая разница. Раздевайся, я принесу тебе халат.
Она побежала наверх по лестнице, пока он осматривался. Обстановка была элегантной, но не роскошной, в ней царила простая изысканность, свойственная тем, кто привык тратить деньги и обзавёлся комфортом.
От осмотра его отвлекли шаги по лестнице.
— Ты до сих пор в мокрой одежде? — набросилась на него Грейс с халатом в руках и встревоженным выражением лица. — Если не переоденешься, подхватишь воспаление лёгких!
Николас проигнорировал приказ.
— Грейс…
Она остановилась в шаге от него, ожидая. Небольшая морщинка прорезала кожу между её бровями, рот сжался в упрямую линию.
— Грейс, я не умею справляться с эмоциями, я годами избегал отношений, и ты… ну, ты знаешь почему. Так было до твоего появления, — Николас провёл рукой по лицу. — Я хочу сказать тебе следующее… Я люблю тебя, Грейс. Люблю тебя отчаянно. Я чувствую себя потерянным без тебя. Знаю, я часто вёл себя как сволочь, что…
Она начала плакать. Грейс обхватила туловище руками и покачивалась на ногах, торопливо вытирая слёзы на покрасневшей коже. Николас не знал, как интерпретировать эту реакцию. Страх сковал сильнее, чем вода, покрывавшая его с ног до головы.
— Но если ты всё ещё любишь его, если думаешь, что никогда не сможешь ответить взаимностью…
— Ты же сказал, что мы не заходили так далеко! — перебила она обвинительным тоном.
Николас назвал себя идиотом.
— Я сказал это, потому что был в ярости. Ты уехала без предупреждения, словно убегала от нас! Но я не это имел в виду, я хотел сделать тебе больно и… твою мать, я просто хотел сделать тебе так же больно, как ты сделала мне… — тихо заключил он, протягивая к ней руки ладонями вверх в знак капитуляции.
— А как же та девица, которая была с тобой? Как я могу тебе доверять, если ты всегда окружён женщинами!
— Ты имеешь в виду Катерину?
— Я не знаю, кто она, но она была с тобой, когда мы разговаривали по телефону! — воскликнула возмущённо.
Николас покачал головой.
— Катерине шестьдесят два года, она генеральный директор компании, которая может стать нашим клиентом.
Николас подошёл ближе и обхватил ладонями лицо Грейс.
— Поверь мне, Грейс. Я люблю тебя, и если для тебя это не так, если ты ещё не забыла его, ничего страшного. Я буду ждать, моей любви хватит на нас обоих.
Её рот дрогнул.
— Я тоже люблю тебя, какой же ты глупый…
Николас улыбнулся, почувствовав, как каждая мышца лица выгибается вверх, словно движимая нитью как у марионетки.
Он крепче обхватил её лицо и наклонился. Когда их губы соприкоснулись, он словно заново задышал, словно в этом прикосновении было сосредоточено всё первое в его жизни.
Сначала это были осторожные, почти боязливые поцелуи, затем руки Грейс переместились по его груди к основанию шеи и начали расстёгивать пуговицы на рубашке.
— Ты простудишься, — выдохнула ему в рот, на мгновение отстраняясь.
Николас снова устремился к ней, на этот раз прижимаясь губами и языком; между бёдер словно вспыхнул фитиль, и жар побежал на дальние концы тела. Эта энергия направилась к Грейс и охватила её (если судить по тому, как она схватилась за одежду, стараясь ту сорвать, не прекращая поцелуев). Николас отстранился ровно настолько, чтобы расстегнуть брюки, а затем вынуть из петель ремень. Через несколько мгновений он предстал перед ней обнажённым.
Голый, горячий, возбуждённый.
— Мне нужно прикоснуться к твоей коже, Грейс, — умоляюще сказал он, запустив руки в её волосы.
Он наклонил её голову в сторону, обнажая шею, и лениво лизнул. Провёл зубами по напряжённым мышцам, пока у неё по коже не пробежали мурашки. Потом жадно присосался; и пусть на следующий день она обнаружит алые полосы, весь мир должен знать, — она принадлежит ему, она его и ничья другая.
Он снял с неё кардиган и белую футболку. Набросился на соски, жёстко захватывая губами. Разминал её груди, любуясь плотью, зажатой между раздвинутыми пальцами. Он переместился вниз по её животу, облизнул пупок и задержался там так долго, что руки Грейс ухватились за пряди его волос и потянули вниз, чтобы приблизить к источнику возбуждения.
Николас рухнул на колени, зацепил край спортивных брюк вместе с трусиками и опустился ниже. Он спрятал лицо между её бёдер и закрыв глаза в экстазе, вдыхал запах. Чтобы удержать, он обхватил Грейс за ягодицы, а его язык стал творить медленное, кропотливое, неустанное волшебство. Грейс упиралась ему в плечи, и сопровождала каждый взмах, каждое погружение его языка протяжным стоном, переходящим затем во всхлипывания и, наконец, в дикий, освобождающий крик.
— Какая ты вкусная, дорогая, — он повернул голову, чтобы поцеловать ей внутреннюю сторону бедра, а затем помог снять одежду с ног.
Обнажённые, они вцепились друг в друга руками, вступая в борьбу, полную неистовой страсти. В итоге они оказались на полу, катаясь в потном клубке, среди разбросанной влажной одежды, шепча непристойности и пылко признаваясь в любви. Грейс шипела, как кошка, кусала его за плечо, заставляя боль, поселившуюся в основании спины, взорваться первым вздохом наслаждения; царапала ему бёдра, принимая его в свою пульсирующую плоть. Оседлав его, впивалась ногтями в бицепсы, оставляла бороздки на груди. Затем настала очередь Николаса опрокинуть её на спину. Толчки следовали один за другим, ритмичные и безжалостные, он укусил её за линию челюсти, перешёл к губам и пожирал их, впитывая каждый стон, пока пульсирующие сокращения вокруг члена сопровождали оргазм Грейс. Когда он почувствовал, что её мышцы расслабились, он позволил кончить и себе, и вышел из неё, осыпая горячими каплями.