И вот однажды, приближаясь крадучись к ограде, Тэй и доктор заметили какое-то шевеление в траве. Присмотрелись. Среди лопухов гонялись друг за другом, перескакивая через кочки, небольшие, изящные и все одинаково ослепительно зеленые чертенята. Именно такие, как в детских сказках: остролицые, остробородые, с крысиным хвостиком и копытцами.
— Все понятно, — сказал старый врач. — Подозревал я, что он не в себе. Тронулся наш император. В больном мозгу бредовые видения, а феи принимают их за приказ.
Проворные чертенята не обладали никакими чудесными силами. Они были безвредны, как всякие мелкие животные такого размера; словно тушканчики, они прыснули в разные стороны, как только Тэй и доктор перебрались через проволоку (“сгинув” предварительно тигров). Опаснее оказалось у самого дома. Клумбы, терраса и комнаты кишели змеями, тоненькими, проворными и такими же пронзительно зелёными, как черти. Целые клубки их, перешибленных и раздавленных, валялись в спальне и на кровати завхоза. Но, видимо, многие всё-таки укусили его, и, так как змейки представлялись мозгу ядовитыми, феи и сотворили их ядовитыми. На кровати лежал посиневший труп.
Тэй утверждал, что им с доктором не удалось оживить кладовщика… Возможно, они и не очень старались, предпочли обойтись без безумца, строящего козни.
— Обидно! — сказал я, закончив чтение — Даже совестно перед феями. Мы, йийиты, показали себя не с лучшей стороны, продемонстрировали такого редкостного дурака.
Рэй прищурил глаза, выражая сомнение:
— Дурак, но такой ли редкостный? Не надо витать в облаках, Гэй. Три четверти, если не девять десятых, даже девяносто девять процентов мужчин, уроженцев Йийит, наевшись до отвала, будут от скуки спорить и ссориться.
— Потому что у них нет других запросов. Джэй и ему подобные не допускали их к культуре.
— Потому ли, по-другому ли, но запросов нет. Сначала надо поднять культурный уровень. Может быть, пойти на то, чтобы допускать в пещеру с разбором, только воспитанных, культурных, выдержанных.
— И кто будет экзаменовать, устанавливать должный уровень воспитанности?
— Хотя бы мы, Гэй, по праву первооткрывателей заслужившие этот пост риском, напряжением, выстрадавшие его, — не боюсь сказать откровенно. Мы даже обязаны сделать это, чтобы не опозорить лицо нашей планеты. Если не ввести ограничений, мы превратим фей в прислужниц грязного трактира: “Ещё полпорции, девушка, и проворнее!”
Тут я взял Рэя за плечи и сказал ему в лицо, довольно грубо:
— А это не твоё свинячье дело, Рэй, разбираться в морали, воспитании и престиже. Ты не владелец ракеты, зять и второе издание Джэя. Ты только служащий в обществе “Справедливость”, капитан корабля, принадлежащего пайщикам, всем жителям планеты. Маршрут определяешь ты, а не порт назначения; средства, а не цель. Цель тебе указана перед стартом: обогнать Джэя, войти в пещеру раньше его, овладеть тайной пещеры в интересах всех граждан поголовно. Овладеть любыми средствами — об этом и думай. А как навести порядок в пещере, позаботятся владельцы, те, кто снарядил ракету, те, кто кровь проливал, чтобы она стартовала.
— Если любыми средствами, значит, и путём соглашения, — сказал Рэй, высвобождая плечи.
И вышел, оставив последнее слово за собой.
Он сказал последнее слово, я сказал резкую истину — всё равно разошлись мы неубежденные. Каждый подбирал доводы для следующих споров. Назревал взрыв… И взрыв произошёл из-за цифр, даже не очень разительных. Решался вопрос все о той же перегрузке.
Опять вынужден я приводить цифры. Без примитивной арифметики непонятна суть спора. Кто забыл арифметику, пропускайте!
Итак, наша скорость в то время дошла до 0,75 с. Согласно теории относительности, эта скорость сама по себе создавала полуторную массу и давала полуторную перегрузку при нормальном ускорении — 1 g. В дальнейшем, согласно той же теории относительности, масса должна была расти все быстрее, и все труднее было бы догонять “Паломник” за счёт ускорения. Поэтому я предложил не терять времени, закончить наши санаторные вакации, дать 2 g(тройная перегрузка при полуторной массе), и немедленно, пока масса не возросла. Позже будет труднее.
Соображения были неоспоримы, но…
— Довольно мы мучили себя, 1,5 gдостаточно, — возразил Сэй-молодожён.
А капитан сказал вот что:
— Ребята, у меня противоположное предложение, точнее сказать, личная просьба. Об интимном говорить не принято, но мы все свои здесь, одна семья. Дело в том, что Джэтта ждёт ребёнка. И ребёнку, сами понимаете, нужны нормальные условия для развития: при полуторной массе, ускорение — 0,66 g. Именно такой режим соблюдался на “Паломнике”: при повышенной массе пониженное ускорение, в результате обычный вес, привычный и неизменный. Но если соблюдать его, за счёт чего же мы будем обгонять?
— За счёт чего обгонять будем? — спросил я. И добавил, что всё равно при полуторной массе нормальных условий для развития ребёнка быть не может, разумнее всего уложить Джэтту в саркофаг.
Но был встречен бурными нападками всех женщин. Джэтта обозвала меня бесполым чудовищем, Сэтта — живой машиной, Гэтта — всего лишь ходячим сухарём. Но так как догонять нам всё-таки надо было, остановились на скромном ускорении — 0,9 g(перегрузка — 1,35), какой-то видимости обгона. Так настроили двигатель и легли спать.
Что-то хорошо мне спалось в ту ночь, несмотря на нервозные споры, оскорбления и ревность. Проснулся я бодрый, освежённый. Когда сознание прояснилось, подумал: “Какими же мы стали чувствительными — живые весы. Перегрузка 1,5 тяжеловата, а 1,35 ощущается как заметное облегчение”.
И глянул на приборы. И увидел 0,7. Ускорение — 0,7, перегрузка — 1,05!
А тогда… тогда я нажал кнопку “Тревога”.
Через несколько минут мои друзья сбежались в рубку, на ходу протирая глаза и застёгивая комбинезоны.
— В чем дело! Где авария? Кто дал сигнал “Тревога”?
— Ребята, хаффат! — сказал я с деланным пафосом. — Измена на “Справедливости”! Пока мы спали, кто-то снизил скорость.
Рэй сказал, зевая:
— Нас тошнит от твоих фокусов, Гэй. Скорость убавил я, потому что Джэтта не могла заснуть. Не будить же вас всех, устраивать общее собрание ночью из-за такого пустяка. На то я и капитан, я отвечаю за здоровье каждого.
— В таком случае, — сказал я, — предлагаю выбрать другого капитана. Другого! Который будет отвечать за победу, а не за здоровье.
Рэй был огорчён, не подготовлен к таком выпаду, поэтому от неожиданности стал злиться и глупить.
— А кто достойнее? — закричал он. — Я единственный космонавт среди вас. Я единственный, кто постоянно бывал на “Паломнике”, я для вас живой справочник. Без меня “Справедливость” не вышла бы из дока. Без меня вы вообще ничего не знали бы о замыслах Джэя, сидели бы по домам, уповали на звёздочку в зените.
— Святая истина, — подтвердил Сэй Нижний, моргая сонными глазами. — Рэй самый достойный. Вся экспедиция — его заслуга. Ты зря бренчишь, Гэй.
Семь пар глаз смотрели на меня с раздражением, с осуждением, с презрением даже (“Экий честолюбец! В капитаны лезет, туда же!”). Но я сказал… Помню, как нелепо зазвучал мой голос, со слезой, с каким-то надрывом, мне несвойственным:
— Ребята, вы правы. Рэй самый знающий, самый толковый, самый заслуженный, самый достойный, самый-самый… Но подождите минуточку, не торопитесь в спальни. Припомните: для чего мы в космосе? Кто послал нас и зачем? Обиженные Джэем послали нас, на свои пятаки снарядили ракету, кровью прикрыли старт. За что отдал жизнь наш товарищ Юэй, чего ради осталась вдовой с двумя близнецами Юя? Во имя чего были располосованы лучеметами докеры и монтажники, не допустившие к нам полицейских? Во имя того, чтобы улетели мы, достойные доверия, надёжные, неспособные обмануть, чтобы летел Рэй — самый из нас достойный, прирождённый капитан, первый разоблачитель Джэя. Никто лучше Рэя не может вести корабль к победе… Но хочет ли Рэй победы? — вот в чём проблема. Он говорит о соглашении, о нравственности, о порядке использования пещеры, о своём престиже, о праве быть капитаном, о своём ребёнке и своей жене, но только не о победе. За наше здоровье, за наши жизни он согласен ответить — за успех отвечать не берётся. А что такое наши жизни в деле справедливости? Дороже жизни Юэя, что ли? Если восемь жизней выигрывают войну, это же дешёвка, даровая победа. И я клянусь — это звучит помпезно, но вы знаете, что я выполняю свои клятвы, — клянусь, что дал бы изжарить себя на медленном огне, если бы это помогло обогнать Джэя. И клянусь ещё, поскольку самовольство процветает на этом корабле, что каждый раз, как только вы заснёте, отвернётесь, зазеваетесь, я буду пробираться в рубку и ставить рычаг двигателя на 3 g. Можете выламывать двери, можете запереть меня и даже убить, но тогда уж будьте честными. Радируйте домой на Иийит: “Справедливость” меняет название. Отныне мы — “Обманутые надежды”. Намерены поделить пещеру с Джэем и в личных усадьбах разводить цветочки для собственных жён. Каждый заботится о себе!”