— Ты Скирон, что живешь сам по себе?
— Да, Скирон я. — Он был что-то не в настроении. — А ты кто?
Путник горделиво вскинул голову:
— Издалекаприметный Саламин — моя родина. А сам я — пылкобровый Кихрей — саламинский царь, мудрец и герой.
— Так ты Кихрей, божественный Кихрей! — прижав руку к груди, Скирон низко склонил голову, — на всю Элладу прославленный герой, царь и мудрец! — и добавил, согласно обычаю: — Да будет Громовержец тебе покровителем и опорой.
— Оно так и есть.
Смолкли.
Оба чувствовали, что говорят о чем-то не о том, и обоим было от этого неловко.
— Почему ты грустишь, Скирон, богам подобный?
Скирон быстро взглянул на него и сказал, потупившись:
— Я не подобен богам.
— Почему...
— Не хочу я им уподобляться.
— Почему?
Скирон высоко вскинул голову и, посмотрев прямо в глаза мудрецу, сказал:
— Когда б наши боги были хорошими...
— Тсс!.. — огляделся по сторонам Кихрей, — говори потише,— и шепнул: — Когда б наши боги были хорошими... то что?
— Тогда была бы и любовь.
Мудрый Кихрей удивленно вскинул на него глаза:
— А что — ее нет?
— Нет.
— Как так нет!
— А где она, гдеэ?..
Мудрец в задумчивости прошелся взад-вперед, затем стал, глянул на Скирона:
— У меня в одном месте зарыт слиток золота. Тебе об этом известно?
— Нет.
— Так раз ты не знаешь, значит его и нет, да?
Что мог Скирон на это ответить...
— А почему ты не спросишь, куда я иду?
— Куда...
Кихрей широко расправил плечи.
— Пылкоплиточный город Элевсин — конечная моя цель, ибо я навсегда должен остаться там, в храме Деметры.
Почувствовав некоторую неловкость, Скирон смущенно спросил:
— А кто она — Деметра?
— Богиня плодородия и покровительница земледелия, Скирон. А ты что, не знал?
— Нет. Ты и в самом деле собираешься оставаться там навсегда?
— Да. И никогда больше ногой не ступлю за порог храма.
— Но... но как ты выдержишь?
И Кихрей ответил, плавно изогнув руку:
— Останься я человеком, мне и впрямь это было бы трудно. Но я должен преобразиться.
— В кого...
— В змею.
— В кого?!
— В змею.
Скирон схватился было за меч, но Кихрей промолвил степенно:
— Змея страшна, Скирон, когда она сопрягается с другим живым существом. С ласточкой, к примеру. Так ведь?
Скирон весь поник, ссутулился.
— Помимо всего, змея мудра.
Что-то темное низошло внезапно на Скирона и окутало его гнетущим светом.
— А любовь, любовь, скажу я тебе, не одно то, что ты за нее принимаешь. Обречь себя вечно ползать по земле, став верною Деметре змеею, — это тоже любовь.
— Любовь? Или поклонение...
— И то, и другое вместе. Взгляни на землю, присмотрись к ней получше, Скирон. Тебе известно, как прорастает пшеничное зерно? С благоволения Деметры. Что за богиня... Чудотворица. А змея — змея всецело принадлежит одной ей.
— Но ведь змея всползает и на деревья?_
— Но и дерево тоже от Деметры, Скирон.
Ползя к цели, змея касается земли не как ты — одними ступнями, а всем своим телом, потому что она достояние Деметры. Что за богиня... Щедрая, милостивая. Она — родная сестра всеблагого Зевса...
Мудреца по своим временам, Кихрея заставляло говорить иное зерно Лучистоокой.
— Но тогда, значит, она доводится сестрой Гадесу.
— Разумеется. И хотя великая богиня пребывает здесь, наверху, но это ее волею прорастает и тянется ввысь всякий росток и на деревьях взбухают почки. А как предана ей ее единственная возлюбленная дочь, владычица земных глубин. Когда...
— Кто, Персефона?
«Что это, о каких неведомых вещах я вдруг заговорил!» Лоб у Скирона горел, как раскаленный.
— Ты дашь мне договорить? вспылил Кихрей.
— Изволь.
— Мать-Деметра ни на шаг не отпускала от себя пышнотелую Персефону, но владыка подземного царства мертвых мрачный Гадес — на то он и Гадес! — похитил ее и сделал своей женой, силой заставив проглотить кисло-сладкое зерно граната — символ нерушимого супружества. Ожесточившаяся мать, Деметра девять дней и девять ночей тщетно искала свою нежно любимую дочь и только на десятый узнала от всезрящего Гелиоса, который и сейчас светит нам с горных высей, что ее Персефона находится у владыки подземного царства. Разгневанная мать, Деметра тут же отреклась от своих божественных полномочий; осыпались виноградники, с деревьев опали плоды, перестали тянуться ввысь хлебные всходы; ничего больше не произрастало, трава и та высохла на корню; обездоленным людям осталось в пищу одно только мясо; они, смертные, дойдя до последнего издыхания, уже не смогли больше приносить жертвы бессмертным, и тогда, по велению многомилостивого Зевса мрачный Гадес снова вернул чернообласканную Персефону высокому Олимпу; радость воскресила Деметру, и она вновь изобильно одарила нас, близкозримых людей, многообразными плодами земли; но одно условие, поставленное Гадесом, все же выполняется — некое унылое время года многокрасочная Персефона должна проводить с ним; тогда-то вся природа и засыпает, кроме дурацких вечнозеленых растений. Это время года, Скирон, — зима. Да не оставит нас своими милостями покровитель наш, Зевс Громовержец.