— Радиоперехват РЦ ко мне на стол!
Селектор какое-то время молчал, вызывая у Скорнякова недовольство. Чего проще — нет у себя информации, запроси у соседей. Раздражение молчанием росло, и Анатолий Павлович заерзал в кресле, часто поглядывал в квадрат с РЦ на планшете, что-то считал, пока не услышал доклада.
— За два часа полета с РЦ не передано и не принято на борт ни одной группы. Полное радиомолчание.
— Спасибо. — Скорняков откинулся на спинку кресла, согнул ноги в коленях, сцепил руки на груди.
Не часто РЦ сохраняет радиомаскировку, не часто. Что-то не так. «Надо думать, — приказал он себе, — смотреть в оба». Просто так разведчики не ходят. Запомнив номера целей, он посмотрел на электронный планшет и тут же увидел рубиновый всплеск табло «Новая цель». С севера появилась группа целей, и одна за другой, словно скатываясь по меридиану, устремились на юг, к охраняемым объектам. Он тут же услышал обстоятельный доклад Лисицына о целях, вероятном замысле «противника», предложения по боевому использованию перехватчиков и ЗУР. Скорняков внимательнее, чем обычно, выслушал доклад Лисицына, остался доволен и, утвердив его предложения, отдал соответствующие распоряжения, обязав Лисицына непрерывно контролировать ход выполнения решения, внимательно следить за РЦ и своевременно докладывать о них.
Скорняков проследовал взглядом за разведчиками, увидел, как в нескольких местах почти одновременно высветлились символы множества целей. На КП вдруг все пришло в движение: одни офицеры выскакивали из своих небольших застекленных комнат, спешили доложить состав и характеристики целей и уточнить задачи, другие — нагнулись над столами с панелями электронных цифр и знаков и тут же принялись манипулировать на пультах АСУ. Цели на электронном планшете шли косяками: одни отображались треугольником с вытянутой вершиной, другие — усеченной пирамидой с острым длинным наконечником, третьи были похожи на старинный арбалет с вставленной стрелой.
Оценив обстановку, Скорняков посмотрел на рекомендации АСУ. Что ж — разумно. Только вот для перехвата ударной группы «противника» истребителей маловато. Еще четверку перехватчиков для уверенности да дивизион ЗУР на подмогу авиаторам. Так-так, все вроде бы продумано, с ЭВМ посоветовались, с разведчиком мнением обменялись, теперь с товарищем Лисицыным осталось переговорить. Что он скажет? Он тоже согласен, но считает, что ЭВМ наряд сил определила верно, вряд ли есть необходимость выделять дополнительные силы для уничтожения ударной группы. Решение на ведение боя и перехват целей объявил, как и положено, стоя, держа перед лицом черную головку микрофона. Это приказ. С этого мгновения каждый, где бы ни находился, все делал для выполнения учебно-боевой задачи.
Объявив приказ, Скорняков запомнил оперативное время и принялся ходить позади ряда кресел АРМов; ходьба располагала к активному мышлению, в оставшееся время можно поразмышлять. «Как меняется обстановка! — мысленно восхитился Скорняков. — Еще недавно при появлении целей на КП царил настоящий гвалт: каждый офицер сообщал о целях, старался перекричать соседа; из динамиков доносились беспрерывные доклады начальников родов войск и командиров частей, планшетисты запрашивали в микрофоны данные о целях. Теперь все по-другому».
Он с благодарностью подумал о людях, создавших и построивших эту сложнейшую аппаратуру, и о тех, кто ею управляет. О всех, кто в эти минуты в темноте ночи, и не только одной этой ночи, а постоянно, изо дня в день, из ночи в ночь, несет свою боевую вахту на аэродромах, ракетных позициях, лишая себя нормального сна и отдыха.
И эта мысль о людях-тружениках согрела его, как согревает волна теплого воздуха из открытой, полной горящих дров, раскаленной печи; приятно ходилось и приятно думалось, и все вокруг источало тепло, отчего он ощущал так нужную ему среди глубокой ночи бодрость. Он удовлетворенно отмечал, что люди действовали с полным напряжением сил, что число учебно обстрелянных ЗУРами и перехваченных истребителями целей росло, что замысел «противника» нарушен и недалеко то время, когда последняя цель будет «уничтожена». Беспокоило только одно обстоятельство: в воздухе одновременно находилось множество самолетов, своих и «чужих». Успели ли операторы и пультисты обработать такое количество целей и «ввести» их в ЭВМ?
Своим беспокойством он поделился с Лисицыным; тот заулыбался и, как всегда, начал расхваливать асушников и ЭВМ, они-де справятся с любым заданием. «Так-то оно так, — подумал Скорняков, — но это лишь при том условии, что все цели и истребители-перехватчики своевременно «заведены» в машину. А тут еще эти разведчики…»
О разведчиках он помнил долго, но, когда начался очередной массированный налет, из виду их выпустил, понадеялся на других. Спустя какое-то время снова вспомнил о них и спросил Лисицына; тот запросил разведчика и, подстегиваемый сердитым взглядом командующего, доложил, что локаторы выдают одну цель над акваторией.
— Второй разведчик, — сказал Лисицын, — приблизился к первому, и, скорее всего, отметки на экране слились в единую дужку.
— Вы уверены в этом? — Скорняков повернулся к Лисицыну.
— А куда же он мог деться?
— Ну, а кому поручено следить за разведчиками? — строго спросил Скорняков. — Петр Самойлович, это поручено вам. На КП нужны люди с хорошей зрительной памятью, широким объемом внимания. Нынешний же офицер не может удержать в голове данные даже о двух разведчиках.
Скорняков ожидал реакции своего заместителя; тот мог, конечно, обидеться. Но он смолчал. Скорняков перевел взгляд на Прилепского. Тот, озабоченно сдвинув брови, что-то рассчитывал. Хорошо работает. А ведь совсем недавно, когда полком командовал, довелось пережить…
В ту ночь Прилепский давал провозные полеты прибывшему из отпуска капитану Сергею Борисову. Комэск отсутствовал, провезти летчика на спарке в эскадрилье некому, и командир полка решил сам слетать с Борисовым, чтобы выпустить его в самостоятельный полет после перерыва.
Ночь была не из самых трудных, в полете Прилепский едва держался за ручку управления, давая возможность больше пилотировать летчику. Борисов летал неплохо, ошибок почти не допускал, слыл отличным стрелком на полигоне, не раз отличался на учениях. Правда, ночью в сложных метеоусловиях при минимуме погоды летал редко. То ли комэск осторожничал, то ли сам Борисов вперед не рвался. Характер у Сергея был ровный, даже чуть-чуть мягче, чем надо бы, слыл в полку молчуном, в разговоры и эскадрильские заботы почти не вмешивался.
Приближался главный этап полета в облаках — заход на посадку. Будь повнимательнее, пилот: с вводом в разворот чуть ли не все стрелка приборов начнут двигаться и за каждой смотри, чтобы вовремя подправить где надо, креп уменьшить или вертикальную скорость снижения увеличить. Смотри да смотри, за секунду взгляд должен несколько раз «обежать» пилотажные приборы. Да еще ручка управления, да контроль за двигателем; достаточно на мгновение задержать взгляд на одном приборе — глядишь, машина уже сыпаться начала, а там и земля рядом. Борисов вел спарку хорошо, самолет устойчиво шел в развороте, нацеливаясь на стоявший в пятидесяти километрах аэродром.
Земля надвигалась. Прилепский ощутил ее приближение по тому, как Борисов заметно напрягся, сдавив ручку управления, и зажал педали, особенно после того, как оператор посадки сообщил удаление до аэродрома. «Скован пока, — молча рассуждал Прилепский. — Земли ждет». А ее ждать не надо — она появится, когда время придет. Сама появится. Ошибка знакомая. Перед выходом из облаков молодые иногда принимаются визуально искать посадочную полосу, отвлекаясь от пилотирования по приборам.
— За прибором смотри! — потребовал Прилепский, нажав кнопку СПУ — самолетного переговорного устройства. — Высоту чаще контролируй! — Он отпустил кнопку СПУ и тут же почувствовал, как Борисов еще сильнее зажал ручку управления.
После напоминания Прилепского о высоте Борисов бросил взгляд на пилотажные приборы, стараясь точнее выдержать все параметры полета. Землю увидел внезапно, словно кто-то сиял с глаз темную повязку, и, уточнив скорость и обороты, перенес взгляд вперед, поближе к бетонке, чтобы получше всмотреться в темноту и своевременно начать выравнивание. Впереди, переливаясь в темноте блестками, плескались на высвеченной бетонке светлые ручьи прожекторов, куда летчик и довернул машину; самолет пронесся над торцом посадочной полосы, ворвался в луч второго прожектора и, мягко коснувшись колесами бетонки, побежал вдоль цепочки боковых огней.