— Ваши тапочки в расходе, Эжен, сейчас я что-нибудь соображу, — деловито вскрикивала Маргарита Вольская, громко шаря руками по прихожей. — Прошу пока знакомиться.
В комнате возник великолепный хлыщ (как с той же мгновенностью окрестил его Сухарев): седовласый, серо-костюмный да еще с букетиком нарциссов в руке, неизвестно где выхваченным из темноты, уже сгустившейся над городом.
Что наша жизнь? Висим на волоске. Всего тридцать секунд, и полная смена декораций, будто неведомая рука нажала неведомую кнопку на неведомом пульте.
— Евгений Петрович, — церемонно представился хлыщ, и голос его снова показался Сухареву знакомым.
— Весьма приятно, — ответствовал Иван Данилович с важным поклоном издалека, но назваться не успел, ибо тут же за спиной Хлыща возникла Рита, отбирая у него нарциссы.
— Обойдетесь без тапочек, Эжен, — решила она. — Вам ведь по грязи не топать, до подъезда доставляют. Значит, грех вас ко мне привел, цветами искупить хотите. Сейчас я вас разоблачу. Какая прелесть… — Маргарита Александровна окунула лицо в букет, прокрутилась по комнате, отыскивая вазу.
— Искупление греха, исключительное и постоянное искупление. Я человек действия, мое искупление идет впереди греха. — Хлыщ смотался в прихожую и тут же вынырнул обратно, держа в руках два пижонистых футляра.
— Евгений Петрович, мой партнер по корту, — пояснила Маргарита Александровна. — Но я не даю ему спуска.
— Ритуля, проигрывать вам — истинное наслаждение, — заливался Хлыщ, вспарывая застежку чехла и извлекая ракетку. — Каково? Струны из бычьих жил, лучший племенной бык, медалист, уверяю. Подлинный «Данлоп», сам Метревели привез из города Сиднея, а я выпросил у него на таможне.
Маргарита воодушевленно постучала ракеткой по распахнутым пальцам, пробуя упругость струн.
— Эженчик, я всегда утверждала, что вы гений. Огромное спасибо. «Данлоп»! — и сделала отважный замах для смертельной подачи. — Да я теперь с вами так разделаюсь…
«Смотри-ка, — уязвленно думал Сухарев, но все равно его мысль не поспевала за стремительностью действия. — Уже Эженчика придумали. Я к ней с ракетами, а надо бы с ракетками», — и тут же сдул с себя пену: ведь пришел лишь тот, кого тут ждали.
— К барьеру! — призывала меж тем прекрасная Маргарита. — Признавайтесь, Эжен, ваша работа? Недаром мне нынче сон был. — Она требовательно указала ракеткой на телеграмму, лежавшую теперь на полочке торшера.
— От Валентины Сергеевны? — прозорливо осведомился седовласый Хлыщ, и на плечах его уже начинали прорастать некие ангельские крылышки с двумя просветами, так что Сухарев поежился и пятки у него зачесались, сделавшись горячими. — Беспроволочный телеграф работает, — продолжал Хлыщ. — Представляю, что она могла там настрочить.
— Евгений, дорогой Евгений, ну объявите же наконец, что все это значит? — сказала Маргарита надломленным голосом и, не выдержав, первой наклонилась за телеграммой. Сухарев стоял ближе, он успел подскочить раньше, выполняя роль отвлекающей стрелы на оперативной карте.
— Маргарита Александровна, извольте. Может, вам воды…
— Спасибо, мне совсем не плохо, я прекрасно держусь, я уже все пережила, все выдержала. Осталось всего ничего, две-три уточняющих мою муку детали, не более того. Читайте, Евгений, читайте: ведь вам лучше ведомо, что там.
Евгений Петрович действовал на направлении главного удара. Он бегло пробежал текст глазами и дал свое заключение:
— Все правильно. Ни слова лишнего. Я тоже считаю, что Игорь воскрес. Сейчас она на даче…
— И это все? — спросила Маргарита Александровна с явным разочарованием.
— Практически все. Во всяком случае, до понедельника. Тогда должны подоспеть материалы, а нынче был лишь телефонный разговор с товарищем, который утром приехал из Мюнхена. Но ведь суббота, день неприсутственный, в такие дни полагается ходить по музеям. Мы так и договорились: до понедельника. Однако сам не удержался, позвонил Валентине Сергеевне. Дополнительно могу сказать, что Игорь был арестован с октября сорок третьего в Брюсселе…
Перегревшиеся сухаревские пятки чесались все сильнее. Он живо привскочил с дивана, перебивая голос собеседника резким движением:
— Простите, Маргарита Александровна. Не смею мешать вашему семейному разговору, мне пора на вернисаж, я и без того задержался.
— За что же вы нас покидаете? — Маргарита проницательно посмотрела на него, и Сухарев поежился под этим чутким взглядом: сейчас она назовет его по имени, и все будет кончено. — Постойте, постойте, — продолжала она, зажимая палец губами. — Ведь вы из Мюнхена приехали? И тоже нынче?