Солдаты уже просыпаются. Светает. Скоро начнется артподготовка. А я в оставшееся время буду вспоминать нашу последнюю встречу, когда провожал тебя домой, буду вспоминать не торопясь, в соотношении минута к минуте. До нашей разлуки еще шесть часов. Вот я вхожу к тебе в блиндаж, спускаюсь по ступенькам, одна, вторая, третья… Сейчас я тебя обниму…
61
— Старшой, как ночь прошла? Ты что, заснул? А то погромче могу, фрицевскую артиллерию сейчас включу.
— Прости, Иван, задумался.
— Думай, мне не жалко. Только скажи сначала, как ночь прошла?
— Ночь прошла — больше она не повторится…
— Я серьезно спрашиваю, меня сейчас майор вызовет: что ему докладывать?
— Можешь со спокойной совестью доложить: Визендорф взяли.
— Как взяли? Не брешешь?
— Очень просто, голыми руками взяли, без единого выстрела и царапины.
— Хорошо бы. Вот так просыпаешься утром, а тебе оперативный докладывает: война кончилась, противник растворился в пространстве.
— А может, во времени, Иван, как ты думаешь?
— Главное, чтобы он растворился, Старшой, а в чем, не так существенно.
— Не скажи. Раствор, если он во времени, может внезапно выпасть в виде осадков.
— Сам придумал? Долго сочинял?
— Черная неблагодарность. Человек вместо него всю ночь службу нес, а он хоть бы спасибо сказал.
— Какой разговор, Старшой? Я твой должник. За мной пять часов. Возвращу по первому требованию. Между прочим, я смотрю, ты времени зря не терял, вон какой конспект на Родину составил.
— Матери написал…
— Предположим. Матерям таких длинных посланий не пишут. «Ты жива еще, моя старушка…» — в одну строку укладывается.
— Иван, ты наблюдателен, как и полагается старому разведчику. Я жене писал.
— Так ты женат? Фотография есть? Покажи.
— Мне фотография не нужна. Я вообще против фотографий, это фальшивые билеты памяти.
— Так что же майору докладывать?
— Выйди на улицу. Что там увидишь, то и доложишь.
— Давай часы сверим. На твоих сколько?
— А на твоих? Вот: двадцать шесть, мои точные.
— У меня двадцать две, мои точнее.
— Видишь, Иван. Четыре минуты жизни из своего долга ты мне уже возвратил. Спасибо, Иван.
— О чем говорить. Дарю тебе еще полтора часа, которые остались до артподготовки. Можешь на боковую.
— Какой смысл. Вот если бы ты мне на весь день отпуск дал. На двенадцать часов, до вечера…
— Этим майор распоряжается. Один раз нам подфартило, а больше вряд ли…
— Ты прав, Иван. В таком случае я буду писать адрес на конверте.
— А помнишь, Старшой, ведь мы когда-то заклеивали письма. И чтобы марка непременно… Вот жизнь была…
— Вредная привычка. От нее перерасход слюны.
— Мне-то что. Я вообще никому не пишу не в пример некоторым. Так, два школьных товарища. Один погиб, второй отвечает редко, он на Севере.
— Напиши в Москву. Институт иностранных языков, девушке, не получающей писем с фронта. Вмиг получишь ответ с фотографией три на четыре.
— Несерьезно все это. Я хочу по-настоящему. Решил: дождусь победы, поеду в родной город.
— Я всегда говорил, Иван, что ты основательный мужчина, на тебя всякая женщина может положиться.
— Капитан Сухарев, к майору! — крикнул от двери дневальный.
— Иди, Иван, тебя зовут.
О каких же пустяках мы тогда говорили. Но видно, был и в тех словах свой подтекст, если они возвращаются теперь из запасников памяти. Нам полтора часа оставалось до смертельного боя — так о чем же говорить? О вечности, что ли?..
Потолок навис над головой, уже не потолок, а перекрытие, из бревен сыплется труха, набивается за ворот. Бревна давят так, что приходится все время раболепно клонить голову. Вокруг меня темное, густое пространство, постепенно светлеющее, однако же не до самой ясности, потому что свет слаб и хил, он с самого начала был задуман непроясненным, и в этом неверном трофейном мерцании, возникающем на сплющенном срезе гильзы, начинают проступать грани пространства, Освещаемые светом внезапно включенной памяти: основополагающая линия нар со спящими в позах мертвецов солдатами, скособоченная, насильно сбитая и втиснутая в землю стена и тот же давящий потолок из плохо пригнанного кругляка.
Это грани моей тогдашней вселенной. После того как они прочерчиваются в пределах сознания, я начинаю погружаться более уверенно, причем это погружение совершается не равномерно и не отвесно вниз, а плавными кругами, я планирую в собственное прошлое, виток за витком.