— Не прибедняйтесь, дорогой Иван Данилович, не прибедняйтесь. Я вас досконально изучил за время нашей совместной… У вас ведь никогда не поймешь, на чью мельницу вы воду льете. Однако, исходя из вашего критического и ораторского дара, я и хотел обратиться с нижайшей к вам просьбой, благо вы сами…
Такими волнами протекал этот разговор, один из тех усложненных научных диалогов, где каждое слово помимо своего собственного имеет еще и вспомогательное значение. Случается даже, в таком разговоре подтекста бывает больше, нежели самого текста, а едва уловимые намеки оказываются красноречивей громоподобных заявлений — вот до каких психологических высот поднялись мы вместе с нашей усложнившейся цивилизацией.
Если перевести весь этот узорчатый, раскрашенный подтекст на язык первичных понятий, картина вырисовывалась примерно такая. Харитонов просил Ивана Даниловича быть оппонентом на защите диссертации, которую собирался защищать некто Сергей Сергеевич — далее СС. Вроде бы честь оказана. Но Сухарев враз проник в глубину харитоновского замысла, хотя еще не мог постичь всех его взаимосвязей. СС был издавна известен в околонаучных кругах скандалезными историями. Он пер в науку, как ракетоносец, но не с помощью самой науки. Однажды его едва не уличили на тонком и отдаленном плагиате, который можно было подать как перевод с иностранного. В другой раз его соавтором оказалась личность еще более сомнительная, но имевшая руку. А однажды он не постеснялся напечатать рецензию на своего научного редактора.
И теперь — быть оппонентом на такой защите. Однако вместо того чтобы с решительным гневом отказаться, Сухарев пустился в еще более углубленный подтекст. А какова тема? Может, это не в моем русле? Нет, тема была вполне близко от Сухарева. А когда намечается защита? Ведь у меня скоро отпуск, причем академический. И тут не находилось увертки. Наконец я упавшим голосом признаюсь: а известно ли Аркадию Львовичу, что я уже однажды выступал против СС, причем печатно? Но Харитонов не так-то прост, тут же подхватил: так это когда было, кто старое помянет…
Все же докопались до глубинных слоев. Мелькает имя Петра Петровича, он же научный руководитель СС. А сестра ПП замужем за Василием Васильевичем — теперь все ясно как дважды два. ВВ — ПП — СС — на трех китах и земля держится. ВВ есть главный редактор того самого журнала, в котором должна появиться статья Ивана Даниловича, отправленная, можно сказать, в набор. Кстати, у ВВ как раз имелись некоторые сомнения и он даже предложил печатать статью со сноской: в порядке обсуждения. Но это же еще выгоднее, привлечет больше внимания. С другой стороны, ПП тоже читал статью — и тоже «за», но против «порядка обсуждения»…
Вот какую они цепочку выстроили, пока я по архивам рыскал. Но упаси господи, это же слишком прямолинейно, ведь в лоб ни о чем таком не говорится, мы же люди цивилизованные, и вообще я прямо с корабля на бал, может, это лишь мерещится с наскоку, пообвыкну средь родных камней, подышу родным воздухом, потрусь о родные стены — оно и перестанет мерещиться.
Ах, если б можно было не печататься.
— Нисколько, нисколько, я не настаиваю, вам надо подумать, я понимаю, взвесить, обмыслить, так, значит, жду на вернисаже, до встречи.
Когда рассеялся словесный туман и поостыла вспотевшая рука, судорожно державшая трубку, Сухарев понял, что сидит у Харитонова на крючке. Иван Данилович и не заметил ничуть, как этот стальной с вороненым отливом крючок вонзился в нижнюю губу. Вошел туда без боли, даже со сладостным наговором, но сидит там столь крепко, что теперь его можно выдрать лишь с мясом собственной совести.
Однако согласие еще не дано, несколько часов, а то в дней имеется в запасе.
«Откажусь!» — решил вдруг Сухарев и словно мысленную галочку поставил: исполнено.
И скорей к выходу.
27
Кто узнает обо мне, что меня не стало? А узнают, будет радость: ведь не чаяли найти. Я меж двух огней: жажду скрыться, сгинуть, раствориться, а мне не дают. Глаза и уши рейха рыскают, не давая мне пропасть. Теперь вот в протокол угодил, каждое слово за семью замками — и повелено высшим повелителем: хранить то слово вечно. Отныне я обречен на бессмертие.
Но это будет хранилищем лжи, ибо все записанное там будет ложь. Правды вы от меня не дождетесь, герр следователь. Вы сами не по той дорожке пошли. Гад фашистский, ты сам придумал ту правду, которая устраивала тебя больше других.