Выбрать главу

2. При этом условии усиленный допрос может применяться только в отношении коммунистов, марксистов, членов секты «Исследователи Библии», саботажников, террористов, участников движения Сопротивления, агентов-парашютистов, асоциальных элементов, польских или советских рабочих, которые отказываются работать или прогуливают…

3. Усиленный допрос не может применяться для того, чтобы добиться от арестованного признания в совершении преступления.

Исключения из этих правил могут делаться лишь с моего предварительного разрешения…

По уполномочию
Миллер

С л е д о в а т е л ь. Ну что? Начнем сначала? Имя, фамилия?

О б в и н я е м ы й. Мое подлинное имя Поль Дешан.

29

Пересек внутренний дворик. Ему нравилось здесь бывать. Дворик был как аквариум, полный движения жизни. Глаз легко проникал сквозь стеклянные стены здания, и там, внутри, проглядывали живые разрезы читальных залов, четкий рисунок лестничных маршей, похожих на знак абзаца — вступление к красной строке, а ряды стеллажей виделись отсюда строками страницы, от которой невозможно оторваться.

«На той лестнице ждет меня моя судьба», — с беспечной удалью подумал он и тут же забыл.

И в коллекторе повезло: на выдаче сидела Анна Петровна, седая благообразная дама, которую вся историческая Москва называла «книжным академиком» за то, что она знала о книгах и их изданиях больше, чем все профессора, вместе взятые. Они поздоровались как добрые знакомые. Анна Петровна спросила Сухарева, из каких он теперь краев. Иван Данилович не без удовольствия сообщил про края.

Состоялся быстрый разговор, понятный только им двоим. «Что будете брать?» — «Документы к германской внешней…» — «Какая серия?» — «Д. Том одиннадцатый, полутом второй». — «Хорошо, я позвоню в фонд, по-моему, это на месте». — «Еще, пожалуйста, Макса фон Бадена, только прошу, если можно, Штутгарт — шестьдесят восемь». — «Его высочество принц на руках, я закажу вам гамбургское, более свежее». — «Прекрасно, может, он еще что-либо вспомнил». — «Вполне компетентный автор».

В ожидании заказа Сухарев поднялся на третий этаж, набрал периодики. Идти в профессорский зал ему не захотелось, он расположился в холле по соседству с суровым чугунным Данте, отлитым в рост. Внизу пошумливала улица, и этот звуковой фон все время подбадривал его, пока он листал последние журналы.

Прошло, как говорится, довольно времени. Ему захотелось курить. Он поднял голову и посмотрел на Данте, потом так же машинально оглянулся на выдачу.

Там стояла высокая женщина с длинными волосами, прижимая к груди книги. Сухарев продолжал следить за ней — еще безотчетно.

Женщина положила книги на стойку, приподняла руку и задумчиво перебирала пряди золотистых волос за виском, как бы наматывая их на полусогнутый указательный палец. У Сухарева защемило в груди, ибо он в тот же миг узнал и вспомнил этот жест: неужто она? Значит, не случайно он вспоминал сегодня о Володе. Но неужто она?

Женщина стояла вполоборота к нему, за колонной, к тому же лицо ее плохо разглядывалось за стеклом дверей, но жест-то, это же ее жест, только ею созданный и только для нее предназначенный. Это же она, Маргарита Коркина, его мгновенная и безответная любовь.

Он поднялся из-за стола, не решаясь, однако, ринуться навстречу судьбе, и непослушными пальцами перебирал журналы. И робостно ему сделалось, вот уж не ожидал, будто мальчишка какой.

Женщина переложила книги и посмотрела сквозь двери — она ли? Все всколыхнулось в нем при виде этого лица, не лицо даже, а лишь овал его, смазанный стеклянной перегородкой, но остальное дополнилось памятью: ее голос, и озарение ее, и ослепленность его — все всплыло!

У него отяжелели ладони.

Пока Иван Данилович пребывал в туманной нерешительности, женщина взяла талон, пошла к выходу. Сухарев никогда не видел ее походки, столь легкой и вожделенной, но теперь он не сомневался. Отбросил журналы, устремился вослед.

А женщина уже миновала дальние двери. Он прибавил шагу, не решаясь позвать ее голосом. Навстречу прошли три негра, они на миг заслонили Риту — если это она? Она! она!

Она свернула к лестнице, и Сухарев снова потерял ее на повороте за фикусами и азалиями, стоявшими в громоздких ящиках. Но вот и он уже у лестницы, теперь их разделяет один этаж.