Женщина перестала греметь корытом в ванной, вышла в коридор, обтирая руки о передник.
— Большое спасибо за адрес, — обратился к ней Иван Данилович. — Мне очень важно, надо выяснить обстоятельства… Вы не скажете, жив ли сын Маргариты Александровны?
«А вдруг?» — подумал он.
— Муж у нее, говорят, был, а про сына не знаю. Мыто уже после нее въехали. Получила новую квартиру, просила адрес не снимать, что ж, пускай висит, а больше ничего… Поздно спохватились; если с войны, то у него самого дети есть, — с насмешкой сказала женщина, глядя в ванную, где все это время не прекращалось течение воды.
Сухарев покраснел от незаслуженной обидности намека, торопливо попрощался с женщиной и вышел. Зачем он задавал свои безответные вопросы? Был муж. Значит, сына нет. И Володи нет. Пуля продолжает смертный полет, распалась связь, два звена вырваны из цепи, а им хоть бы хны. Почему они так равнодушны: ведь жили под одной крышей, с досадой думал он о соседях, самовлюбленно забывая о том, что еще вчера и сам не затруднял себя такими мыслями и рассуждал о чем угодно, кроме этого.
Но теперь он был слишком захвачен новой идеей, чтобы рассуждать терпимо по отношению к другим, ведь и себе он не искал снисхождения. Машинально посмотрел на часы, перекинув в руке «дипломат», — без четверти два, лучше пройтись, если ехать, то после обеда, чтобы застать наверняка, ведь это далеко.
Снова прошел мимо башни с лоджиями, торжествуя над тем, что она не отняла у него старый адрес. Конечно, он солгал себе, утверждая, будто никогда не думал о Маргарите. Еще как думал, домогался письмами, а потом оскорбленно забыл, пытался забыть и не мог и упоенно думал в своем озлоблении: ах, ты не захотела? Побрезговала серым провинциалом, но подожди, я еще приду, и тогда ты пожалеешь, что отвергла, долгие годы ее лицо стояло в его воспоминаниях и не меркло, он все-таки оказался выше низких побуждений, и чем дальше, тем строже судил себя. Из-за этого он даже о Володе думал хуже, чем нужно было.
Ничего не скажешь, нашел на него нынче стих, кроет себя, терминов не жалеет. С такими мыслями о хозяйке негоже заявляться с визитом. Теперь им поздно выяснять отношения. Он написал письмо, второе — и все закончилось бесповоротно, хотя ничего не начиналось. Он женился на Виктории, однокурснице, родилась Маринка, неплохо жили, пока не случилась та нелепая катастрофа и они остались с Маринкой одни, дочери было тогда десять лет, и она росла у бабушки, пока он мотался по загранкам, нарочно отпросился на три года, потому что и в том и в другом случае все кончилось бесповоротно, по крайней мере, так он думал. Но оказалось, ничто не может кончиться настолько бесповоротно, чтобы человек мог быть уверенным, что это уже никогда не вернется к нему. И вот сегодня оно вернулось. Вернулся ее беспомощный жест, вернулись озаренные глаза и тот зашедшийся крик с судорогой на губах.
И Володя Коркин вместе с тем как бы заново возвращался к нему. Верно: он был фронтовым другом, пожалуй наиболее близким из тех, кто погиб около него. Так уж случилось, мотался по госпиталям, попадал в новые части, ни с кем не успевал сойтись до новой пули. А с Коркиным они склеились сразу и, как оказалось, до последнего предела. Допустим, их пути-дороги после войны могли и разойтись, как случилось с другими однополчанами; первые годы еще переписывались, наведывались в гости, а там завязались новые связи, пошла своя жизнь. Но мертвые друзья не разлучаются с нами, они навсегда останутся при нас, ибо нет повода для размолвки. Так что Коркина у него никто не отнимет. До пятой, кажется, даты он каждогодно поминал его, потом тоже, хоть и с перебоями. Смерть окрасила эту короткую стремительную жизнь неувядаемым своим отблеском. Род прекратился, некому будет вспомнить юного деда и прадеда, на друзей легла эта ноша. И Маргарита осталась при нем, хотя он всячески таил это от себя. Но вспоминала ли она? Нет, не его, солдафона в хромовых сапогах, а того, другого, единственного и жданного, — не о себе он нынче думает…
Вот мы и добрались до красивых (и, заметим, желанных) выводов, теперь можно со спокойной совестью предстать перед Маргаритой Александровной Вольской, чтобы точно и навсегда узнать все то, что было, и то, что еще будет.
31
Так отчего в таком случае замер он с волнением перед ее дверью? Нажал назначенную кнопку, веселые колокольчики вызвонили нечто мелодичное, уведомляя о явлении пришельца из прошлого.
Шагов он не услышал, дверь бесшумно раскрылась. Сухарев смотрел на нее и не узнавал сквозь время: былой и сегодняшний образ не совпадали (и не могли совпасть); все же это была она, срочно реставрируемая его памятью. Взойдя на встречные орбиты, два образа пришли в движение и начали сближаться на космических скоростях, пока не слились в один, — это снова была она, но уже каким-то чудесным свойством памяти приближенная к прошлому и, если вам угодно, не менее красивая (с поправкой на возраст, само собой). Но куда девался тот задушевный свет, озарявший когда-то это лицо, — он погас, и, похоже, безвозвратно. Не стало лишь малого — озарения глаз, и все лицо сделалось другим, целенаправленным и контрастным, с умело зализанными пудрой складками и подведенными синью глазами взамен былой озаренности. Неуловимым образом переменились и губы, из размягченных они сделались резкими, их доверчивость стала решительностью, отчего все ее открытое прежде для людей лицо как бы замкнулось в своих пределах.