— Я играл на мандолине. Задумчивый инструмент, — говорил он, как бы оставляя в стороне ее намеки.
Но Марина умела бить напрямик:
— Ага, теперь я поняла. Вы тот человек, который сделал вдовой Маргариту Александровну, мою будущую мачеху. Приношу вам свои соболезнования. Надеюсь, у вас не было иного выхода?
— Не знаю, — задумчиво отвечал он, — я сам старался понять это. И в письме писал, разве вы не читали?..
Марина не успела ответить.
Маргарита Александровна встрепенулась за столом, проведя ладонью перед глазами и поднимая завесу, отделявшую ее от нас.
— О чем вы там говорите? — устало спросила она.
— Мы вспоминали тебя, — сказал Володя.
— Вы что-то сказали? — она смотрела на меня.
— Он сказал, что мы вспоминали вас, — сказал я.
— Я тоже вспоминала, — сказала она. — Разве здесь есть кто-то другой?
— Здесь есть память, — ответил я.
— Почему же я не слышу ее голоса? — удивилась она.
— Что она говорит? — приставал из кресла Володя. — Я ее не слышу. Рот раскрывается, но звука нет, весьма странно с физической точки зрения, такое может быть лишь в безвоздушном пространстве.
— Она тоже говорит, что не слышит тебя, — я старался изо всех сил, пытаясь наладить контакты. — Если вы оба слышите меня, я могу быть посредником.
— Я понял, Иван, — отозвался он из своего угла. — Это оттого, что разные поля напряжений, поэтому разность потенциалов возникнуть не может, хотя такое объяснение, строго говоря, лишено физического смысла. Отпусти, Иван, меня, здесь слишком высоко, я не привык. И этот город в окне мне незнаком. Отпусти меня к земле, на свой этаж.
— Ты не ответил на мой главный вопрос.
— Ах, Иван, ты всегда хотел быть добреньким, но тебя каждый раз разоблачали.
— Не понимаю, о чем ты говоришь?
— Поймешь сегодня вечером. Тебя опять разоблачат — за твои же добрые дела.
— Я не о том тебя спрашивал, о главном.
— Я ответил тебе: не знаю.
— Это не ответ, а уход от него. В сущности, ты всегда уходил от ответа.
— Не думаю. Ведь существуют и неопределенные ответы, одно время я даже занимался принципами неопределенности. И вообще, вопрос задан не по адресу. Не я должен давать ответ.
— Кто же?
— Ты сам. И еще в большей степени твоя дочь. Довольна ли она тем, как ты живешь?
— Отчего бы ей быть недовольной? Она имеет все, в том числе и то, чего мы не имели.
— Ты за нее не отвечай, Иван. Ты сам у нее спроси.
— И не подумаю. Она для меня не авторитет. И не может быть таковым.
— Тогда спроси у себя: доволен ли ты той жизнью, которой ты живешь?
— Не совсем, Володя. Наша жизнь, разумеется, прекрасна, но это, так сказать, с высоты птичьего полета. А если взять ее конкретные черты, то, несмотря на ее прекрасность, хочется, чтобы она была еще немножечко получше, ну хотя бы на самую малую малость, ведь иногда можно увидеть нежелательные морщинки на лике действительности, которые невольно хочется поправить, подкрасить, что ли. Тогда ничто не сможет помешать нашей и без того прекрасной действительности стать еще на одну толику лучше, ты не подумай, я не только перед тобой, иной раз критикну и с общественной трибуны, ворчлив, быть может, стал, старею.
— В чем же ты хочешь улучшения?
— Ну, меньше суеты, больше взаимного понимания, чуткости, теплоты — что еще? Наскоро об этом не расскажешь.
— Вот. Снова начинается игра в слова. Скорлупа слов, как твоя Марина сказала. Ты одно у себя спроси.
— Подскажи.
— Вы живы?
— Мне и спрашивать нечего, я знаю: мы живы…
— А еще лезешь с расспросами ко мне. Не сердись, я пойду, устал от высоты.
— Одна секунда. Последний вопрос, Володя. Насчет той разведки, помнишь?.. когда Родионов… Вот сейчас ты мог бы отдать приказ о нем? Ответь.
— А сам ты ответить не можешь? Почему ты все время хочешь, чтобы за тебя отвечали другие? Покопайся в себе поглубже — и найдешь все ответы. Прощай, мне некогда.
Протопали по паркету кеды, и снова я остался один, даже не заметив, когда испарилась Марина.
42
— Так мы движемся? — она предстала перед ним в малиновом просверке свитера с широким отложным воротом и ниспадающими вдоль талии складками, в разливе ярко-бежевой юбки, сотканной из тугих абстрактных пятен, но вместо с тем ничуть не лишенной материальности.
Слова послушно соскальзывали с языка: