«Для души и тела» — не губы ли Вики слились здесь с библиотекой? Как сочетать цвета в одежде? — для тела. Когда написан «Вид Толедо»? — для души. Где было открыто колесо? — для эстетической услады. Сундук № 2 обширен, со множеством добавочных полок, прихотливых уголков и даже тайников.
Третий сундук именовался «На всякий случай» — сюда все попутное и внесрочное. Нельзя же все время быть потребителем мысли, можно позволить себе и некоторую интеллектуальную вольницу. Разве память не имеет законного права устремиться в свободный полет? Как начинается «Метафизика» Аристотеля? О, это стоит послушать.
— Все люди от природы стремятся к знаниям.
Вот, оказывается, когда было открыто.
Праздник памяти начинался с парада первых фраз, в котором принимали участие все роды и жанры письменности независимо от их принадлежности к пространству и времени.
— Вострубим, как в златокованые трубы, во все силы ума своего и заиграем в серебряные орга́ны гордости своею мудростью. — Слово Даниила Заточника.
— Философия лишена того преимущества, которым обладают другие науки. — Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Энциклопедия философских наук.
— Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет. — Александр Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву.
— Если я обладаю, почтенные судьи, хоть немного природным талантом, — а я сам сознаю, насколько он мал и ничтожен; если есть во мне навык к речам, — а здесь, сознаюсь, я кое-что уже сделал; если есть для общественных дел и польза и смысл от занятий моих над твореньями мысли и слова, от научной их проработки, — и тут скажу о себе откровенно, что в течение всей моей жизни я неустанно над этим трудился, — так вот в благодарность за все, чем я теперь обладаю, в праве потребовать здесь от меня, можно сказать по законному праву, защиты вот этот Лициний. — Марк Туллий Цицерон. Речь за поэта Архия.
Звонок на лекцию разгонял этот звонкоголосый парад, призывая к краткому курсу.
Основное достоинство сокровищ памяти состоит в том, что они ничего не стоят. Они наживаются горбом и потом, а продать их невозможно даже при наличии покупателя. В лучшем случае вам выставят за них пятерку, отнюдь не материализованную.
Разве что под старость нарастут проценты на капитал?..
Сундуки ломились от избытка. Уже на втором курсе Факультета Собственного Мнения пришлось заводить сундук № 4 — «Сноски и примечания», куда можно было валить мусор сомнений, колкость поправок, а также все то, что само производилось на свет.
У науки имелось и другое неоценимое преимущество: она способствовала умерщвлению плоти. Прошло полгода сухаревского жениховства, однако наш герой ниже губ не допускался, разве что погладить. Вот когда Иван Данилович понял монахов средневековья, о которых написал реферат, ибо и сам не далеко от них ушел.
Как ни старался Иван Сухарев схватить свой кусок до срока, номер не прошел. Виктория не теряла головы, ее мать — бдительности.
Свадьбу сыграли весной. Сухарев перебрался из общежития в профессорскую квартиру, где молодым была отведена дальняя комната с надежной звуковой изоляцией, последняя дверь налево.
Воздержание пошло на пользу их любви, в которой они слились созвучно и ненасытно. Теоретическая подкованность Виктории оказалась настолько фундаментальной, что была способна вызывать приступы ревности у законного супруга. В некоем древнем сундуке Виктория выкопала, что человек отмечен высшей печатью говорящей любви, и требовала ответных слов от партнера. Любовные диалоги переходили в постельные допросы: какая я у тебя? а что ты чувствовал, когда? неужто и пять тысяч лет назад это было так же?
Год защиты диссертации совпал с рождением Маринки. Оба события были достойны отмечены.
Нет, нет и нет, они прекрасно жили. И до и после. Несмотря ни на что. Даже когда повис на плечах этот тяжкий карпатский мешок с неведомого перевала.
В тот год было решено — опрощаться! Купили туристские путевки, оставили Маринку с бабушкой, долго летели в самолете, еще дольше тряслись в разбитом автобусе, потом шагали пешком по наклонной плоскости. Турбаза встретила их причудливой песней:
Ухабистая дорога, теплый дождик, шумная встреча — все нравилось Сухареву до рези в глазах. Вот оно, начало опрощения, с умилением думал он.