Выбрать главу

Тисса — романтическая река нашей юности. Пять турбаз за один присест, десять вершин, двадцать дней слияния с родной землей. Долой цивилизацию.

Их разъединили. Виктория попала этажом выше, он в компанию трех одиноких дикарей, озабоченных поиском самок.

Тем лучше, думал Сухарев, опрощаться, так до предела.

Утром он проснулся от петухов, долго слушал их у окна, вздрагивая при каждом новом запеве. Ностальгия по петухам неизбывна в нас. Все-таки я мужик по истокам. Все мы из мужиков. Пять поколений назад, кроме русского мужика, в России вообще никого не было.

Мужики и петухи — вот исконная основа России, ее мудрость и скорбь.

Чу! Опять я умствую, а ведь прилетел опрощаться.

Труба поет подъем. Бегом к вершинам.

Первую вершину пропустили, так как Виктория отравилась кислородом и слегла с мигренью, приступы которой ее иногда посещали. Потом она задремала, а я побрел куда глаза глядят, лишь бы в горы.

Что такое Карпаты? Многослойность пространства. Заступая одна за другую, линии косо устремляются в небо, каждая к своей вершине. Но вдруг раскрывается долина, скомпонованная по принципу минимального использования линий, необходимых для изображения карпатского силуэта.

Горы существуют для того, чтобы увеличивать количество квадратных километров земной поверхности. Долины — для привалов и жилищ. Трехмерность гор неизменно выше двухмерности долины. Мы покидаем долину ради восхождений, возвращаемся к ней, чтобы жить.

— Сча-стли-во-го пу-тю! — скандировала горстка остающихся.

— Сча-стли-во ос-та-вать-ся! — отвечала уходящая масса.

Все упрощается, когда люди начинают скандировать хором под палочку дирижера. За тем мы и приехали сюда.

Утром вышли к приюту Драгобрат, чтобы оттуда начать штурм Близнецов. Нас вел инструктор Василий. С тропы скатывались под откос истерзанные рифмы:

Где ж тренироваться, милый мой дружочек? Где ж тренироваться, сизый голубочек?

Песня была бесконечной, как восхождение, и выносливой, как гуцул-инструктор.

В турпоходе, бабка, в турпоходе, Любка, В турпоходе ты, моя сизая голубка.

Когда в легких не хватает кислорода, все становится проще: хочется одного — заглотнуть глубже. Всего один глоток. Я много не прошу, дайте глотнуть кусок родного пространства.

Однако опрощение не приходит само. Учтите, оно нуждается в веских доказательствах.

На промежуточном привале Виктория лежала, высунув язык.

— Мы втянемся, — говорила она, — вторая вершина будет легче, вот увидишь, а третья еще легче, чем вторая.

Подошел гуцул Василий, мастер по восхождению.

— Это твой? — спросил он, указывая на мешок.

— Мой. А что? — удивилась она.

— Мешок почти свободный. Дай-ка сюда.

И принялся наваливать в ее мешок кирпичеподобные буханки. Сухарев не успел набрать воздух в пустующую грудь, как Василий с кряканьем перебросил мешок себе на спину. Виктория молча наблюдала.

— Ты хилая, — сказал он ей. — Иди так.

Виктория мечтательно смотрела ему вслед.

— Какой прекрасный экземпляр дикаря, — заметила она. — Правда, Ванюша?

— Здесь все правда, — с чувством отвечал Иван Данилович. — И мы на верном пути.

— Товарищи туристы! Приют Драгобрат находится на высоте 1240 метров над уровнем моря. Кто будет спать на верхних нарах, тот поднимется на два метра выше, рекомендую. А сейчас женщинам шагом марш чистить картошку, мужчинам носить воду и одеяла. Завтра подъем в восемь ноль-ноль.

— Тысяча двести сорок метров над уровнем асфальта, — задумчиво сказал Сухарев.

— Чего? — не понял сосед, один из трех дикарей.

— Мы поднялись над нашей цивилизацией, — велеречиво пояснил Иван Данилович, — может быть, даже оторвались от нее.

— Подумаешь, — сказал дикарь. — Зачем тебе цивилизация? Пойдем за одеялами.

— Чем выше в горы, тем проще жизнь. На вершине жизнь вообще упростится до одноклеточного существования: хватать воздух. — Обобщающая тирада осталась непроизнесенной и до лучших времен откладывалась в сундук «Для души и тела».

— Как твоя голова? — спросил он вслух. — Сказывается нехватка кислорода?

— Все чудесно, милый, я отправляюсь мыть котелки.

Приют Драгобрат срублен в виде двухэтажной избы. На первом этаже четыре комнаты, в каждой из них двухэтажные нары на сорок человек, как в самом распрекрасном солдатском блиндаже на шесть накатов.

Я проснулся в абсолютной темноте — такая темнота бывает лишь в старом окопном сне, который снится нам по военным праздникам.