— Неужто в нас на самом деле не осталось ничего святого? — кротко воскликнула Маргарита Александровна, и руки ее взметнулись, как два горестных крыла.
Сухарев отвечал печально и тихо:
— С нами наше прошлое. Разве оно не свято для нас. Я жил с сознанием вины. А нынче день моего освобождения. А Володя? Разве он не святое для нас? Он ничего не успел. Не открыл закона, не написал великого стихотворения.
— Он успел только умереть, — завершила она, тревожно озираясь по сторонам. — Где же закон? Где его закон?
— И потому не осквернил свое будущее, — глухо отозвался Сухарев, но ведь и это было правдой, пусть даже ее частицей.
Вот и добрались они до решающих выводов, слишком обязывающим сделался разговор. Только Сухарев все более умиротворялся, Маргарита же Александровна взвинчивалась, не замечая того.
— Он умер человеком, — настойчиво повторила она. — Они все были людьми.
49
— А ты кого хочешь, мальчика или девочку?
— Я хочу девочку, такую, как ты. И чтобы она так же крепко целовала меня.
— Нет, я серьезно: ты кого хочешь?
— Честно? Я спать хочу. Давай поспим еще хоть сто минут, потом снова проснемся. И снова вместе.
— Бедненький, я никак не даю тебе выспаться… Ты сам меня заговорил, сказал, что будешь открывать закон. Я и развесила уши. Хорошо бы не расставаться. Знаешь, о чем я мечтаю?
— Не имею ни малейшего…
— Мечтаю, чтобы нам завернуться друг в друга.
— Внимание, ты открыла закон заворачивания, я выведу формулу. Сколько там времени?
— Не скажу. Еще темно. Так где же твои законы? Покажи мне их.
— Кому они нужны? Я открою свой закон по дороге в родной блиндаж. Это будет обратный закон. Накрой меня шинелью, холодновато.
— Не накрою, я ищу твой закон. Ага, вот он! Попался! Если бы знал, как я всегда тебя жду. Верно, оттого и такая жадная с тобой, чтобы ты был только моим, всегда моим, вот тут моим и тут моим. Хочу завернуться в тебя, хочешь?
— Слушай, ну давай покемарим немножко, ну хоть десять минуток, дай мне кусочек шинели.
— А вот и не дам, ни даже ни одной минуточки. Как ты можешь спать, когда кончается наш подарок?
— У нас еще вагон времени…
— Ну разумеется. Время всегда есть, пока оно не кончилось. Просто я тебя перебила. Ждала и видела.
— Что ты там видела?
— Вот что я видела. Вот как я ждала. Поверни голову.
— Я сплю.
— Ах так! Нахал! Ну тогда берегись. А еще вот так! Хорошо я тебя жду? Ну хорошо?
— Терпимо.
— А если вот так? Ну что?
— Можно повторить.
— Ха-ха, очнулся. Прижмись ко мне. Крепче.
— Бесстыжая…
— Так, значит, я бесстыжая, для тебя бесстыжая?
— Конечно: разбудила. А ну скидавай свое кимоно. Иди сюда.
— Что это? Где я? Что со мною?
— Ты со мною. Разве ты не мечтала?
— А ты?
— И я с тобой. Мы оба вместе, теперь уж навсегда вместе.
— Молчи, молчи. Я сама скажу…
— Слушай, на каком мы свете? Где мой кисет? Сейчас сверну. Ты говорила: еще темно. А может быть: уже темно?
— Не придирайся к словам. Сама скажу, когда тебе будет пора. Не думай об этом.
— Дай часы, я посвечу.
— Пожалуйста, мне не жалко. Только Тамару не разбуди. Сколько же там?
— Без двенадцати минут. У нас в резерве целые сутки, жить можно.
— А число твои часы не показывают? Посмотри внимательнее.
— О чем ты говоришь?
— Не сердись, дорогой, я не хотела беспокоить тебя. Нам было так хорошо. Наши первые сорок восемь часов.
— О чем ты? Не понимаю тебя.
— Нам осталось двенадцать минут или уже десять, сколько там на твоих.
— Ты уверена? Неужели я?..
— Вот именно. Ты спал ровно двадцать четыре часа, я не хотела тебя будить.
— А что ты мне сказала, когда я проснулся?
— Я сказала тебе правду: ты спал всего ничего. Но фигурально.
— И я поверил! Послушай, но ведь потом я еще спал.
— Разумеется, на этот раз всего шестьсот минут, как любишь ты говорить.
— Интересное кино, выходит, из сорока восьми наших часов я проспал тридцать четыре. А потом еще три часика.
— Ты, кажется, расстроен?
— Идиот, какой я идиот!
— Милый, не расстраивайся, ведь главное, что ты отдохнул и побыл без войны.