— За мою сестру, — сказал он, быстро охватив взглядом тех, кто стоял, наблюдая с видом ошеломленного одобрения, — и за леди Изабель. Этот мужчина был животным и заслуживал смерти.
Затем шагнув к колыбели, он протянул руки к девочке, которая лежала там, хныча, поднял ее и прижал к своей груди. Он повернулся и пошел к двери.
— Стойте! — скомандовал Генрих.
Леон повернулся, на его лице был просто вопрос.
— У вас наша дочь. Вы не можете забрать ее, чтобы она стала заложницей Франции.
— У меня ребенок моей сестры, моя собственная племянница — хотя я однажды объявил ее своей дочерью в надежде обезопасить ее. Жюльет нежно любила ее так же, как ее дядя нежно любит ее сейчас. Вы думаете, что она была зачата из-за какого-то государственного дела?
— Разве нет? — спросил Генрих с мрачным сомнением, избегая твердого взгляда своей жены.
— Не со стороны моей сестры. Она любила вас и стала жертвой этой любви. Если Вы хотите знать, кто получал плату у Франции, посмотрите на добропорядочного виконта. Это Хэнли продался короне Франции, прогуливаясь по Континенту с одного турнира на другой. Ему были нужны деньги, так как у него не было своих земель или поместий, которые бы шли с титулом.
Подбородок короля упрямо поднялся, хотя он прочистил горло, прежде чем говорить:
—- Кто брал деньги у Франции не так важно. Сейчас нас волнует, как может быть использована эта малютка. Вы можете гарантировать, что ей не причинят вреда из-за ее рождения, что она не будет служить залогом моей доброй воли? Даже если ее будут хорошо охранять, что вы можете ей дать по сравнению с богатством нашего двора или браком, который мы может устроить для нее в будущем?
Леон перевел взгляд с короля на младенца у себя на руках и снова обратно. Нерешительность, как туман, прокралась в ночную темноту его глаз.
Изабель вздрогнула, как будто проснулась от плохого сна. Сделав один шаг вперед, она заговорила с мягким убеждением:
— Дорогой Леон, как ты будешь оберегать ребенка, пока скитаешься с одного двора на другой? Какие меры безопасности ты можешь принять, если другие захотят использовать его в своих целях? Король обладает властью, чтобы обеспечить его безопасность. Разве не лучше согласиться на это?
— Как он обеспечил ее безопасность сегодня ночью? — спросил Леон, криво улыбнувшись, не отрывая взгляда от племянницы.
— Вина в этом моя.
Рэнд издал протестующий возглас и пошел вперед, как будто чтобы поддержать Изабель, пока его не остановил резкий жест короля.
— Что, если это произойдет снова? — спросил Леон. — Более того, что, если очарованный своим наследником, Генрих забудет о существовании маленькой Маделин?
— Это невероятно, особенно после сегодняшней ночи. — Она пробежала взглядом по телам упавших, чья яркая кровь впитывалась в ковры комнаты.
— Кто будет любить ее, обнимать, учить танцевать и петь, — продолжил Леон, как будто она не говорила. — Кто покажет ей, что есть радость; убедится, что она знает, как смеяться и любить? Кто проследит за тем, чтобы ее отдали мужу, который будет относиться к ней с нежностью? Эти вещи имеют большое значение. Для меня.
— Я уверена... — начала она.
— Я — нет. У короля есть другие заботы, другие намерения, которые могут оказаться более важными, чем жизнь одной маленькой девочки. Такую неопределенную судьбу нельзя допустить. Я не оставлю ее, если только...
— Если только что? — спросил Генрих, нахмурившись, как будто ему нанесли оскорбление, которое он стерпел.
— Если только ее передадут под опеку леди Изабель, — сказал Леон, устремляя ясный, но невидящий взгляд на короля. — Ей можно доверить заботиться о ней, дать свою любовь. Для защиты у нее есть твердая рука сэра Рэнда, являющего собой пример чести и благородства. Я бы мог оставить ее с ними двумя с вашего милостивого разрешения.
— Мы рады видеть, что вы предоставляете нам некоторую власть, — сказал сухо Генрих.
Изабель, игнорируя этот небольшой знак неприветливости, повернулась к нему:
— Ответственность большая, сир, но я бы приняла ее, если такова будет ваша воля.
— Как и я, — сказал Рэнд, встав рядом с ней, несмотря на запрет короля.
Генрих нахмурился, размышляя долгие мгновения. Затем Елизавета Йоркская подошла к нему с мягким шелестом шелковых юбок: