— Леди Маргарет? Она никому не причинит вреда.
— Женщина, которая несколько десятилетий плетет интриги, выходит замуж, чтобы прибрать к рукам деньги, необходимые для создания армии, достаточно сильной, способной посадить ее сына на трон, — от нее можно ждать чего угодно, и вам лучше запомнить это. У леди Маргарет только одна мысль в голове — укрепить положение Генриха. Разгневайте ее, позвольте ей воспринимать вас как угрозу и никто не даст за вашу жизнь ни пенни.
— Почему вас это должно беспокоить? — спросила она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы услышать. — Зачем вам предупреждать меня?
— Потому что я такой же неискренний, как они, — сказал он в мрачном отчаянии. — У меня тоже есть только одна мысль, которая не имеет отношения ни к королям, ни к королевам.
— И какая?
Она не должна была спрашивать. Это был тот последний толчок, который ему требовался.
Потянувшись к ней, он схватил ее в свои объятия так быстро, что паланкин покачнулся на жердях.
— Показать вам, как еще можно использовать дамский рот, — страстно ответил он, — и особенно этот маленький, острый, розово-зеленый язычок.
Она посмотрела на него оттуда, где она оказалась прижатой к его поднятому колену. Ее глаза были дымчато-зелеными, как северные холмы. Ее плоский чепец и вуаль съехали, так что волосы струились серебристым огнем по его колену. Она зажмурилась, когда он прижался ртом к ее губам.
Он почувствовал вкус марципана и сладкой, теплой женщины, вкус, более опьяняющий, чем превосходная медовуха. Рэнд наслаждался им, опьяненный, очарованный мягкостью ее губ, их влажными внутренними поверхностями, ровными, как стекло, краями ее зубов. Ее дыхание мягко щекотало его лицо. Он держал ее крепко в своих объятиях, соблазнительную в своей неподвижности. Он освободил руку, взял ее за изящно изогнутое запястье твердыми пальцами, заскользил вверх, пока его ладонь не обхватила ее великолепную грудь. Сосок был маленькой, твердой ягодкой под тонкой шерстью ее корсажа. Когда он стал твердеть еще больше, он стал водить по нему круговыми движениями большого пальца снова и снова в бешеном возбуждении.
Она издала низкий звук — отчасти стон, отчасти протест. Он услышал, но отказался признать его, вместо этого углубив поцелуй. Отступление ее языка увлекало его, ее вкус порабощал его. Желание в его голове, груди, разгоряченном паху требовало ее все больше и больше. Ее влажная мягкость была его Граалем, и он неутомимо искал ее, скользя рукой по ее бедру и под подолом платья. Он провел рукой вверх по ее икре, бедру и выше, там, где она лежала незащищенная, бесконечно уязвимая под его мародерскими пальцами.
Она изогнулась, тяжело дыша при его прикосновении, его интимном вторжении. Его разгоряченный мозг выдал изображение того, как легко было бы скрутить ее под собой и проскользнуть в горячие, влажные глубины, взяв ее здесь, в покачивающемся паланкине, пока их охрана трусила впереди и позади них.
Он забыл о броде.
Паланкин накренился вперед, когда они опустились на ближайший берег. Вода плеснула по занавескам, проникая внутрь как мелкий дождь. Рэнд сделал резкий вдох, внезапно приходя в себя. Он неподвижно сидел одно мгновение, возвращая контроль над своими неуправляемыми импульсами. Затем он опустил юбки леди Изабель и отодвинул ее от себя. Не осмеливаясь заговорить, тем более посмотреть на женщину, с которой он обращался с таким чудовищным неуважением, учитывая обстоятельства, в которых они оказались, он подождал, пока паланкин не накренится назад, когда мулы, несущие его, выберутся из брода. Тогда он отбросил в сторону занавески и сошел вниз, задернув их за собой.
Спустя несколько минут, когда он снова сел на серого и пустил лошадь легким галопом к голове колонны, его единокровный брат занял место рядом с ним.
— Ну? — спросил он, изогнув губы в усмешке.
— Что ну? — Слова были больше похоже на рычание, чем рассчитывал Рэнд.
— Как оно было?
— Комфортно, — сказал он и почувствовал жар на тыльной стороне шеи.
— Несомненно. Но уступчивого ли она нрава?
Рэнд тяжело посмотрел на Мак-Коннелла:
— Понятия не имею. Она заслуживает большего, чем чтобы к ней приставали, пока половина мужчин из двух графств слушает каждый стон.
— Тогда, увы, упущена прекрасная возможность, особенно когда у тебя было отличное оправдание.